Моя сто девяностая школа
Шрифт:
В это время на улице прогрохотал гром и сверкнула молния.
– Вот! – сказал Павел Кириллович. – Понял?
РЕЛИГИЯ И ЖИЗНЬ
В Ленинграде, вернее, на его окраине, в Старой Деревне, пропив парка культуры и отдыха, на берегу Невы, находился буддийский храм. Этот храм был построен императором Николаем Вторым, и это, кажется, единственный буддийский храм в Европе. Его настоятелем был буддийский монах, почему-то по фамилии Теннисон, ходивший с красной бородой и гигантской палкой по
Я и Миша Гохштейн увлекались естествознанием и каждое воскресенье с сачками отправлялись на пруды Каменноостровского парка ловить жуков-плавунцов, водяных паучков, улиток и зеленых лягушек, завезенных сюда еще во времена Екатерины. И однажды, возвращаясь со своим уловом из парка, мы зашли в буддийский храм.
Нам в нем очень понравилось Понравилась тишина храма, огромный Будда и статуи маленьких Будд, гонги, запах каких-то благовоний. Что мы знали о буддизме? Почти ничего, кроме того, что буддисты стремились к состоянию нирваны, в котором они пребывали в полном покое, ни о чем не думая, наслаждаясь этим состоянием.
К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.
И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово – ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно.стремились к нирване.
Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.
В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.
– Встать! – крикнул староста класса Лебедев.
Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.
– Что с Гохштейном и Поляковым? – спросила она испуганно.
Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.
– Вам плохо? – спросила она.
– Нам хорошо, – ответил я. – Мы находимся сейчас в нирване.
– Что это значит?
– Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, – оказал Миша.
– Мы имеем право на свободу вероисповедания, – сказал я.
– Встаньте и выйдите из класса, – сказала Ольга Ефимовна.
Мы подобрали свой мрамор и вышли.
Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.
Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:
– Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами – ни черта
Буддизм – это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинокому тоже. Ты будешь сидеть дома и (готовить уроки.
Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было (больно сидеть.
КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК
Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет "Красный Шапочки" – сказки Перро.
Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.
Бстал вопрос о распределении ролей.
– Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, – сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.
– Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.
– Мне еще рано играть маму, – сказала Ира.
– Но ты очень подходишь, – заявил Навяжский. – У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.
Уговорили.
– А кто же бабушка?
– Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, – сказал Старицкий.
– Какая же я бабушка?! – возмутилась Нюра. – Сам ты бабушка!
– Очень хорошо, – сказал Старицкий, – я с удовольствием сыграю бабушку.
– Какая же ты бабушка?! – закричал Штейдинг. – У тебя же мужской голос.
– У моей бабушки тоже мужской голос, – сказал Павка.
– Попробуем, – согласилась Любовь Аркадьевна. – А кто же будет у нас Волком?
– Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, – сказал Старицкий.
– Ты с ума сошел, Старицкий! – аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. – Не можешь обойтись без своих неуместных шуток…
– Могу, – сказал Павка. – Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.
– Чем это я похож? – возмутился я. – Что я – серый? Может быть, у меня есть морда? Может быть, я вою?
– Воешь, воешь, – сказал Павка. – Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил "неуд" по математике.
– Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей? – сказала Любовь Аркадьевна. – Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.
– Для дела я согласен, – сказал я.
– Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.
Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов, на остальных местах сидели родители и родственники, учителя и незанятые в спектакле наши одноклассники.
Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).
Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.