Моя сумма рерум
Шрифт:
Октябрь — месяц золотисто-серых дней, обложных свинцовых туч и пронизывающего сырого ветра. Самый «никакой» из всех месяцев. Ещё не окончательно холодный, но уже и не теплый. Иногда солнечный, золотистый, немного красивый, но большую часть времени всё же серый и печальный. Не такой трагичный как, например, ноябрь и не депрессивный, как февраль. А попросту уныло-тоскливый. В нем нет тонкой сентябрьской грусти по уходящему лету и нет мартовского нерва. Октябрь — время, когда загар
Но «October and April» — шикарная песня.
Он был темнейшей тучей, бесконечной грозой, льющейся дождём из его сердца. В её глазах горел свет утренней зари. Она — дочь света, сияющая звезда, в её сердце разгоралось пламя.
Я тащился домой следом за Яровым и Ниной. Песня явно была не про них. Со стороны они смотрелись довольно гармонично.
Шли медленно, в обнимку, и время от времени целовались, от чего я чувствовал себя неудобно, будто подглядывал. Но обогнать не мог, потому что дорожка была узкая.
Нинка уж точно не была похожа на «дочь света». Я вспоминал её слова про тигров и львов, заигрывания с Трифоновым на ТЭЦ, и от этого становилось как-то неприятно.
Что с людьми не так? Лёха вон тоже аж трем девчонкам в школе голову морочил, хотя в отличие от Нинки, очень боялся, что они друг о друге узнают. И тем не менее, ни Нинка, ни Лёха не хотели бы сами оказаться в таком положении.
Мама всегда говорила, что с другими нужно поступать так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. У неё было много недостатков, но этого правила она всегда строго придерживалась. Всегда. До недавнего времени.
Неожиданно Яров остановился, достал вэйп и тут же утонул в белом облаке. Я поравнялся с ними.
— Привет, — сказал я Нинке, потому что с Яриком уже виделись.
Нинка была невысокая, значительно ниже Зои, но из-за каблуков, казалась почти такой же. Платье же у неё было просто убийственное. Нет, цвет нормальный, форменный, а вот от того, как оно на ней сидело, у некоторых учеников, вроде Дятла, вполне мог разрыв сердца случиться.
Нина натянула искусственную улыбку и спросила так, будто в первый раз меня видит.
— Это у тебя Харитонов телефон отнял?
Я кивнул, и они пошли за мной.
— Спасибо, кстати, — сказал я Ярову, чувствуя ещё большую неловкость из-за того, что эта тема вдруг поднялась.
Нужно было раньше его поблагодарить, а не через месяц. Но как-то не складывалось.
— Ерунда, — скромно ответил он. — Они просто трусливые.
— А ты совсем драться не умеешь? — Нина рубила с плеча.
— Не люблю такое.
— Ну, о любви речь особо не идет, — Яров криво улыбнулся. — Есть вещи, которые нужно уметь. Это как водить машину, стрелять или колоть дрова.
Ну почему он не сказал, что
— Ты чем-то занимаешься?
— Раньше в основном. Сейчас особо некогда. ЕГЭ на носу.
Выглядел и разговаривал Яров очень располагающе. Сразу было видно, что он «воспитанный и приличный». Маме бы он понравился.
— Ярослав, между прочим, идет на Золотую медаль, — похвасталась Нина, и краем глаза я заметил, как Яров дернул её за пальцы, давая понять, чтобы не лезла.
— Поздравляю.
— Пока не с чем. До лета ещё дожить нужно. А ты куда поступать будешь?
Это был ужасный, катастрофический вопрос, потому что я сам толком ещё не знал куда. Мама хотела меня на экономиста. У неё уже давно была эта идея. Но как только она заводила про этих самых экономистов и вообще про всякие там финансы, я сразу представлял себе страшных гоблинов из банка Гринготтс с толстенными книгами наперевес и содрогался.
— У меня математика не очень, — честно сказал я, чтобы не отвечать, куда хочу поступать.
— А я думала ты ботан, раз драться не умеешь. — Нина как будто пошутила, но это прозвучало унизительно, и Яров снова тайком пихнул её.
— Что слушаешь? — он кивнул на болтающиеся на моей шее наушники.
— Вообще-то я всеяден. Главное, чтобы заходило, остальное не важно.
— Я тоже всеяден. Вот сейчас на восьмидесятые подсел. Depeche Mode знаешь?
— Конечно! «Never let me down» моя любимая.
— А моя «Personal Jesus».
Я очень обрадовался, что можно с кем-то нормальным поговорить о музыке. Яров был очень сдержанный, спокойный и доброжелательный, а некоторая строгость взгляда уравновешивалась ровным, приятным тембром голоса.
Всю оставшуюся дорогу мы с ним обсуждали разные группы, песни и стили, он мне давал слушать своё, а я ему своё. Нинка даже не влезала, вероятно, это была совсем не её тема. А напоследок Яров добавился ко мне в ВК, пообещав скинуть пару хороших песен.
А в начале октября Лёха позвал нас к себе на дачу — ломать сарай.
Я хотел отпроситься у мамы, чтобы не связываться с этими «морализаторами», но она ответила, что не может принимать решение на расстоянии, и нужно договариваться с папой.
За ужином они с бабушкой затеяли очередные политические дебаты, и всё это снова переросло в выяснение отношений. У меня голова просто взрывалась от этой темы. Создавалось ощущение, что плохо всё, куда не плюнь.
«Кругом дураки и воры». Или «Нас ждет ещё худший кризис и полный упадок». «Раньше было хорошо, но те времена ушли».
От этих разговоров мурашки бежали по коже. Мне ещё жить и жить, а они так говорили, словно завтра солнце уже не взойдет, или на всех нападет чума, или взорвется бомба. Последнего они, кстати, не исключали.