Мрачные узы
Шрифт:
– Но это касается нашего разговора… – опешила Лара. – Касается Инги…
Марат тяжело вздохнул. Будто сдерживал желание от души нагрубить.
– Это уже не имеет никакого значения. Это лишь моя проблема, я сам ее решу.
– Не расскажешь, что это вдруг? То тебе
Снова протяжный выдох. Она заметила, как у него сильно сжались кулаки и черты лица стали более четкими.
– Ты не понимаешь…
– Так быть может ты мне объяснишь!
Марат запустил руку в свои волнистые, спутанные на ветру волосы. Нервно покусывал губы.
– Я знаю, зачем приезжала Инга. И догадываюсь, о чем шла речь, относительно «идиота».
– Как ни странно, я с ней полностью солидарна. Ты нормально можешь объяснить?
– Инга приехала в Сиревск, чтобы с помощью шантажа выведать кое-какую информацию у моего отчима. А так как она с ним не то, чтобы была в теплых отношениях, а после смерти Филиппа вообще уехала, обвинив в этом всех нас, она могла снова объявиться только для одного. Восстановить справедливость. А значит, у нее были доказательства, – он посмотрел на недоумевающее выражение лица Лары. Его синие глаза пылали холодным огнем. – Я сегодня на кладбище краем уха подслушал, как мой отчим признался Ренату, что виделся с Ингой, и что у них случился не совсем душевный разговор. Она приехала шантажировать Игната.
– Ты лишь услышал край диалога, нельзя по этому кусочку делать столь поспешные выводы.
–
И он снова тяжело вздохнул. Брови нахмурились, на лбу прорезалась грозная морщина.
После таких тяжелых потрясений сложно не съехать с катушек. Поэтому понятие нормальности весьма относительно. Особенно, если смотреть на серое лицо Алисы, которая в тридцатиградусную жару кутается в шерстяную шаль, смотрит в одну точку и методично шмыгает носом, не обращая внимания на бесконечно льющиеся слезы по уже проторенной влажно-соленой тропинке. Она осталась одна у свежей могилы троюродной сестры, куда последним возложил цветы Игнат, всем видом показывая скорбь. А сам трясущейся рукой проверил фляжку в нагрудном кармане, временами отходил на пару шагов, чтобы, повернувшись спиной ко всем, опрокинуть металлический сосуд и вылакать сорокоградусной горючей жидкости. Неслыханное хамство и осквернение памяти. А эта фляжка старый подарок дочери на двадцать третье февраля.
Марат осторожно подошел и почти невесомыми объятьями прижал к себе Алису. Та будто бы ничего не чувствовала. Стояла, как мраморная статуя, не шевелясь.
– Она хотела с тобой встретиться, – вдруг нарушила тишину Алиса.
– Да. Я знаю.
– Вы виделись? – интонация не менялась. Ровный и безэмоциональный голос.
– Не успели.
И снова тишина.
Марат опять задумался над темой несостоявшегося разговора со сводной сестрой.
Конец ознакомительного фрагмента.