Музыкальный Дом
Шрифт:
Фраза была достаточно невинной, но Уиллу стало не по себе. Отвлекшись от помешивания в сковороде соуса, он поднял взгляд и замер: возле стола находилось то самое жуткое существо с рогами, выглядящее посреди теплой кухни как сам дьявол.
Алана будто и не заметила его появления. Чокнувшись с воздухом, она отпила темный напиток из высокого бокала.
— Будь осторожен, Ганнибал. Не жди, что я забуду это обещание.
— Напротив, — лицо существа не шевелилось, голос доносился отовсюду одновременно, — я очень надеюсь на обратное.
Стоило
— Как твой проблемный пациент?
Алана прислонилась бедром к столу, придерживая бокал двумя руками.
— Я не могу обсуждать его лечение, это было бы неэтично.
— Как насчет в виде теоретической задачки?
— Она нерешаема. Невозможно социализировать человека, который лучше всего чувствует себя в компании собак.
— Как насчет совмещать их компанию и людей?
— Я пыталась. Привела ему Яблочко, так он заявил, что собак, которых не затребовали из приюта, гуманно умерщвляют и перерабатывают в животный протеин для свиного корма или в жир для получения мыла. И что мыло в нашей клинике именно из ближайшего питомника.
Уиллу показалось, что выразительные губы Лектера дрогнули в намеке на улыбку.
— Он оставил своих собак в приюте. Не самое приятное стечение обстоятельств. Как насчет свозить его к ним, чтобы он удостоверился в их сохранности?
Алана уставилась на Лектера, потрясенная до глубины души.
— Ганнибал! Ты предлагаешь мне украсть собственного пациента?!
Уилл не совсем понимал, что происходит. Речь точно шла о нем и о том времени, когда он находился под опекой в психбольнице в Вашингтоне. Мысль же Лектера показалась ему вполне здравой. Если Алана хотела ему помочь, если она действительно искала способ пробиться сквозь его стены, собаки действительно помогли бы ей завоевать его доверие. Он помнил ее разум: холод, расчет, полная власть рассудка над чувствами и легкая, нелогичная вина за то, что она порой размышляла об Уилле в сексуальном ключе.
Она считала Уилла красивым, манеры — очаровательными, словно со времен джентльменов из Старого Света, но стоило ее сердцу воззвать к более глубокой симпатии, Алана тут же себя одергивала. Он нравился ей как красивая загадка, криптекс из Кода да Винчи, который таит в себе знания к открытиям столь обширным, что прославят имя любого психиатра на века. Ученый и женщина, она знала, что не сможет отделить одно от другого и так или иначе будет всегда анализировать Уилла с точки зрения психологии. Она была амбициозна, чтобы попробовать, и настолько же гуманна, чтобы не использовать женское очарование, чтобы добраться до его мозгов без его разрешения.
Даже зная, что он это разрешение никогда не даст.
— Ты боишься его.
— Я не боюсь. Я просто понимаю последствия. Если мне повезет, и я останусь беспристрастна, он об этом узнает и никогда не простит. Если
— Если захочет. Но то же самое можно сказать о каждом человеке. Даже я могу без его способностей взять нож и убить того, кто мне придется не по нраву. Тебе не нравится не его дар, тебе не нравится твоя потенциальная уязвимость.
— А тебя это не пугает? В обычных отношениях существует хоть какой-то баланс. Я рассказываю о себе, ты — о себе. С ним не существует баланса в принципе. Он возьмет все: детские страхи, сексуальные фантазии, слабости, капризы и мимолетные мысли, даже самые ужасные.
Уилл чувствовал, что Ганнибал не понимал ее беспокойства, ее узколобость его даже слегка раздражала.
— Разве это не прекрасно? Он способен понять любого: тебя, меня, Джека. Без обмана, без пустых фраз вроде «как мне это знакомо», без притворного сочувствия. Абсолютная, чистая эмпатия. Ему даже не нужно проживать твою жизнь, чтобы понять твою точку зрения. Он уловит ее в несколько секунд.
Алана перешла к Уиллу и отставила пустой стакан, качая головой. Но Ганнибал еще не закончил:
— Нынешнее поколение не совсем верно использует одно слово. Это слово «гений», означающее с латинского «дух». С арабского же «иджтинан» переводится как сокрытый. В греческой мифологии гении были сродни демонам, потому что считалось, что они умеют слышать в людях каждую добрую и злую мысль, проносившуюся в их головах. Их называли Даймонии, часть божественного, которое говорило с человеком как внутренний голос.
— Ты имеешь в виду совесть, — задумчиво произнесла она, прикусив губу.
— Которую никто не любит: совесть умеет лишь мучить. Он увидит, на что ты способна.
— Я хочу быть другом Уилла и в то же время понимаю, что ничем хорошим это не кончится, потому что я также хочу узнать, как работает его дар. Не говоря уже о романтических отношениях. Сейчас ему нужен профессионал своего дела, а не любопытствующий дилетант-психиатр.
— Лучшее в мире было сделано дилетантами, Алана.
— Ты намного компетентнее, чем я. Это тебе стоило вести практику в клинике.
— Меня бы уволили за нетрадиционные способы лечения, и они бы не позволили перенести мою библиотеку в тот крошечный кабинет.
Алана усмехнулась.
— Нет, не позволили бы. Для этого пришлось бы достраивать целый этаж.
Теперь Уилл знал, почему, когда он еще лечился в клинике, она его поцеловала, а затем, извинившись, стремительно вышла из палаты. В ее буре эмоций он уловил лишь всплеск похоти, сожаления и мысли о «неправильном». Ганнибал подошел к ним обоим и положил руку поверх ее. Стоя там же, где и Алана, Уилл тоже почувствовал тепло его ладони.