На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Биргит оставила свою должность после смерти Ханке, — словно прочитав ее мысли, произнесла еле слышно баронесса, пока Лена везла коляску в единственную комнату в длинной анфиладе, где горел огонь в камине. Видимо, в ней и жила сейчас баронесса, переехав вниз из своих апартаментов на втором этаже. Немытые пары со потеками кофе на белоснежном фарфоре громоздились стопками на столике. На диване смятая неприбранная постель. Радиоприемник, перенесенный из другой комнаты, чтобы хозяйка замка могла слушать музыку или сводки с фронтов. И горка лекарств на этажерке у окна, в том числе морфин, который Лена тут же отметила невольно взглядом. И сердце сжалось помимо воли при воспоминании, как мама когда-то принимала
— Смерть моего брата стала последней каплей для нее. Она ведь всегда любила его, с самых юных лет. Потому и пошла служить в нашу семью, чтобы быть ближе к нему. Я всегда это знала, а Ханке даже не догадывался об этом. Мужчины! О, если бы ты знала, как она проклинала тебя тогда! Даже говорила, что если бы знала, где ты находишься, то с удовольствием убила тебя своими руками, невзирая на предупреждения оберштурмбанфюрера и последствия, которые он обрушил бы за это. Биргит сейчас надзирает узниц в женском лагере. И Господи помоги тем русским, если они там! Не завидую я их участи. Когда Биргит вызвали как свидетеля на суд, я думала, что ее месть за Руди заденет и Рихарда, настолько она горела яростью мщения…
Но Лена почти не слышала ее. Ее глаза нашли знакомые фотокарточки в серебряных рамках. В том числе ту самую, на которой когда-то она оставила кровавый отпечаток в свой первый день под крышей Розенбурга. И все, что волновало ее сейчас больше всего, был только Рихард.
Ни Биргит, чья новая должность лагерной надзирательницы ничуть не удивила Лену при всей жестокости, скрывающейся под внешностью немки. Ни Петер, ушедший воевать против Советов в национальной добровольческой дивизии СС, сформированной нацистами осенью 1943 года [160] . В начале прошлого года он наконец-то добился разрешения на зачисление в войска вермахта, чтобы «бить русских». Ни Таня, последовавшая за латышом по воле сердца и подписавшаяся на службу в медбатальоне дивизии СС. Значит, это Таня предавала русских девушек, исправно докладывая Петеру обо всем, что обсуждали ее соотечественницы, с грустью отметила про себя Лена.
160
Речь о Латышской дивизии добровольцев СС из Латышского легиона СС. С 1943 г. воевала на северном участке Восточного фронта, в 1944 г. получила название 15-ой добровольческой пехотной дивизии СС, весной 1945 г. отступила в Германию вместе с остальными войсками вермахта. Ее подразделения принимали участие в карательной операции «Весенний праздник», проводившейся с 11 апреля по 4 мая 1944 г. против партизан и мирных жителей на территории Белоруссии. В ходе этой акции было расстреляно 7 011 человек. Кроме того, каратели сожгли ряд деревень, в том числе деревню Боровцы вместе с жителями.
— Таня забрала твои письма из тайника, а потом передала Биргит. Я узнала о них только спустя несколько недель после твоего ареста. Слава Богу, что Биргит отдала мне их. Даже представить страшно, что было бы, останься они в чужих руках, — говорила медленно баронесса. Но Лена даже не повернулась к ней во время этого экскурса в прошлое. Все ее внимание занимали фотографии Рихарда на каминной полке. Баронесса создала здесь настоящий алтарь, собрав карточки по всему дому. Все они были разные — от младенческих до взрослых. И до той самой, которая настолько врезалась в память Лены.
— Ты что-нибудь слышала о недавней операции люфтваффе? — вдруг спросила баронесса совсем другим тоном — взволнованным и каким-то робким. — Мареке, моя сиделка, ленится не
— Имени Рихарда в них нет, — ответила Лена на невысказанный вопрос, который на мгновение объединил их вдруг с баронессой. Словно на какое-то мгновение между ними двумя протянулась невидимая нить. — Я просмотрела все. Каждое слово.
— Я боюсь, что они даже не сообщат, если Ритц погибнет, — глухо произнесла в установившейся тишине немка. Лене не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть повлажневшие глаза баронессы — слезы были ясно слышны в ее голосе. — И я никогда не узнаю об этом. Пока не догадаюсь сама со временем, когда перестанут приходить посылки с морфином и короткими записками от него. Потому что он мне не пишет так часто, как прежде. Ты сломала нашу жизнь, и это невозможно уже исправить. Даже если я верну тебя ему сейчас. Иногда мы принимаем сложные решения ради блага любимых и дорогих людей, хотя понимаем, что в итоге последствия от них уничтожат нас самих. Раздавят как огромный камень. И я больше не хочу делать это. Теперь твоя очередь, русская.
Заинтригованная ее словами Лена обернулась к баронессе и увидела, как та достает из шкатулки на столике рядом с ее креслом пачку конвертов. Самый верхний из них она подписала и протянула девушке, растерявшейся от этой неожиданной капитуляции. На конверте отчетливо был виден адрес фронтовой почты Рихарда, написанный знакомым Лене почерком.
— Что же ты заробела? — едко произнесла баронесса. — Бери же то, зачем приехала сюда. Это последнее письмо, что я получила от него.
И все же Лена ожидала подвох до последней секунды, не веря ни на толику этой женщине, внутри которой все еще угадывался знакомый стержень. Поэтому ничуть не удивилась, когда та вдруг схватила другой рукой ее запястье, когда Лена потянула конверт из ее пальцев.
— Теперь твоя очередь принимать решение, — проговорила баронесса хлестко и холодно. Теперь она не походила на подавленную потерями и горем женщину, с трудом собирающуюся с мыслями из-за дурмана морфина, что сидела в коляске перед Леной за секунду до этого. Сейчас перед ней была баронесса фон Ренбек, наследница знатного прусского рода, привыкшая держать мир в своем кулаке. — Ради Рихарда и его будущего. Вспомни то, что я сказала тебе прежде, и сравни с тем, что скажу сейчас.
— Не уверена, что это будет что-то новое для меня, — ответила ей в тон Лена и дернула руку из ее пальцев, зная, что едва ли слабой от болезни немке удержать ее сейчас. Так и вышло. Ладонь с чуть скрюченными пальцами в дорогих перстнях упала на колени баронессы обессиленно, а сама немка выдохнула раздраженно и зло через зубы, недовольная своей слабостью.
— Если ты будешь писать ему, помни о том, что его корреспонденция находится под тщательным контролем. Любой намек, который надзор сочтет подозрительным, повлечет за собой немедленный допрос Рихарда органами гефепо, а дальше — один Бог знает, что будет в голове у дознавателей и какое будет у них настроение. Покушение на Гитлера прошлым летом едва снова не привело Рихарда под расстрел из-за его судимости. Не позволь случится подобному снова! Его жизнь теперь только в твоих руках, русская. Снова. Помни об этом.
Лена провела кончиком пальца по строкам с номером почты на конверте и быстро убрала тот в сумочку. Она почти не слушала баронессу, окруженная в эти секунды плотным облаком счастья, которое так давно не ощущала. Ей хотелось одновременно и петь, и танцевать, и сделать что-то такое из ряда вон — например, пожать руку баронессе в знак благодарности, позабыв об прошлом, стоящем между ними. Но это прошлое никуда не делось. Не растворилось, не растаяло и даже пробилось по капле ядом через эту завесу, когда баронесса заговорила снова: