На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Янина, — произнесла холодно Биргит уже в коридоре, куда девушки вышли из гостиной одна за другой. — Следуй за мной. Лена, ты тоже. Вряд ли кто-то из полиции умеет говорить на русском языке.
Полицейские ждали в кухне, мирно попивая эрзац-кофе, который успела сварить Айке. Судя по ее удивленному виду, она не имела ни малейшего понятия о происходящем, и только ахнула, когда Биргит подтолкнула Янину вперед.
— Вот, это она с приплодом!
— Ясно, фрау Биргит, — произнес старший из полицейских, с рыжеватыми кудрявыми волосами под кепкой. Он отставил чашку в сторону, но подниматься со стула не стал. Посмотрел на Янину, испуганно съежившуюся
— Кто отец? — произнес коротко и резко рыжеволосый, вновь возвращая взгляд на Янину, дрожащую от страха, но стоявшую с прямой спиной и гордо поднятой головой.
— Скажи им, что он не немец, — ответила Янина на переведенный Леной вопрос. — Он такой же, как и я, поэтому они должны отправить меня домой! Я знаю правила!
— Это еще надо доказать, что отец не немец, — бросил полицейский, когда Лена передала ответ Янины, чуть смягчив резкость ее слов. — А пока она поедет с нами. Мало ли что говорит русская? Кто верит им на слово? Побудет у нас, пока разберемся что и как.
При этих словах Лена испуганно взглянула на равнодушную Биргит. Янина тоже заметно заволновалась, заметив ее страх.
— Отец — голландец один с хозяйства Штайлера! Гус Вассер. Переведи им! Переведи! — схватила она за руку Лену.
— Не далековато ли бегала в кустах валяться? — улыбнулся полицейский, словно забавляясь ее страхом. — Да еще и голландец! Вот уж диво-то!
— Я — отец ребенка! — раздалось от двери в кухню. На пороге стоял Войтек, упрямо поджав губы. Он показался Лене сейчас таким суровым, когда его лицо покрывала темная щетина, а темные глаза опасно сверкали.
— Я отец ребенка. Моя карточка есть в доме. По правилам она подлежит возвращению домой. Я бы хотел этого, — произнес, отчеканив каждое слово Войтек. Взгляда Лены он при этом избегал. Смотрел куда угодно, но только не на нее. Он прошел в кухню и встал возле испуганной Янины, набросив на нее свой старенький пиджак с потертыми на локтях руками.
Биргит ушла на некоторое время из кухни, чтобы вернуться с арбайткарточкой Войтека. Протянула ее старшему полицейскому. Тот бегло просмотрел данные, а потом поднялся из-за стола и встал прямо напротив Войтека.
— Значит, отец — ты?
— Я, господин, — упрямо ответил поляк. Рыжий ударил его так быстро, что Лена даже не успела осознать, что произошло. Только увидела, как отклонилась голова Войтека, но вскоре тот снова стоял прямо перед полицейским. Янина уже не скрывала своего страха и заплакала в голос.
Еще трижды повторял свой вопрос полицейский и, получая ответ упрямо стоявшего на своем Войтека, бил поляка в ответ. По лицу, ломая нос, в живот и в пах, чтобы причинить больше страданий и вынудить его признаться. Но Войтек твердил одно и то же — он отец, и, согласно правилам, Янина подлежит возвращению на родину.
Не выдержала Лена. Когда полицейский пригрозил, что поляка выведут во двор и заставят говорить уже не только он, а еще и его подчиненные, она шагнула к Биргит, молча наблюдающей за этой экзекуцией, и попросила шепотом:
— Я прошу вас, фрау Биргит… Помогите!
Биргит взглянула на нее чуть удивленно. Что-то неуловимое мелькнуло в
— Здесь не участок тебе! Чего тут руки распустили? И где? В Розенбурге, под крышей дома семьи фон Ренбек! Неужто непонятно, что русская путалась не только с голландцем у Штайлера, но и с поляком?! — она выглядела так решительно, что рыжеволосый чуть стушевался перед ее напором. — В общем, мне тут все ясно. Я так и думала, что это поляк наш. Видела, как они пару раз в парке крутились вместе. Забирай русскую и оформляй как с приплодом от цивильарбайтера [31] . Вот и все.
31
Zivilarbeiter (нем.; «гражданский работник»), житель оккупированной Польши, угнанный на принудительные работы в Германию.
— Пусть собирает свои вещи в таком случае, — недовольно сказал полицейский, и Биргит кивнула в ответ, а потом взглянула на Лену, взглядом отдавая распоряжение. Радостная Лена потащила вон из кухни зареванную Янину, чтобы та быстро переоделась в спаленке наверху и собрала свой нехитрый скарб. Верхнюю одежду и ботинки пришлось просить у Биргит, которая на удивление смилостивилась и в этот раз.
— Дура ты, Лена, — мягко сказала она девушке, когда Янина спешно натягивала пальто, путаясь в рукавах. — Теперь ты будешь со мной в город ездить. А ездить-то и не в чем.
— Ботинки мне все равно были велики, — ответила Лена, кутаясь в шаль Айке. Они так торопились собрать Янину, пока немцы не передумали, что времени одеться не было вовсе.
— Как знаешь! — бросила Биргит и ушла с крыльца в дом. Прощаться с русской работницей, которая так опозорила ее как старшую над слугами, она явно не желала. Но Янине даже не дали на это ни минуты. Она только и успела, что с виноватым видом шепнуть Войтеку короткое «Спасибо». Полицейские подтолкнули ее к грузовику, и ей пришлось забраться в кузов. Только на прощание успела помахать, прежде чем опустили брезент, скрывая ее от глаз. Вот и все. Пара минут, и грузовик скрылся в аллее голых деревьев, увозя Янину домой.
И она действительно уехала домой. Лена отправила почтовую карточку весной по адресу, на который Янина высылала почту, и девушки получили ответ. Янина родила здорового и крепкого мальчика в конце апреля и писала, что рада, что все так сложилось. Пусть и стала матерью-одиночкой, и опозорила своим незаконнорожденным ребенком семью на всю деревню. Но зато она была дома, на родине, рядом со своими близкими, а значит, ей уже было не так страшно и одиноко…
— Идиот! — ругалась Айке позднее днем на Войтека, когда Лена помогала ему обработать раны. — Чего ты полез-то? Разобрались бы в конце концов с русской-то. А ты пропасть мог ни за что ни про что. Все ведь знают! Ох уж, идиот и есть!
А Войтек ничего не говорил в ответ. Молчал и смотрел прямо в лицо Лены, склонившейся над ним с мокрой тряпицей, которой она оттирала кровь с его кожи.
— Ты тоже думаешь, что я дурак? — спросил он девушку, когда она закончила свое занятие и была готова отойти от него. Его темные глаза, под которыми уже стали залегать тени, как это бывает при переломе носа, встретились с ее светлыми глазами, и она улыбнулась несмело.
— Я думаю, что это было очень смело с твоей стороны, — ответила Лена откровенно. — Спасибо, что сделал это для Янины.