На восходе солнца

Рогаль Н.

Казаки один за другим потянулись к выходу. Вышли и приезжие. Приходько распрягал лошадь и с помощью подоспевшего Вани устраивал ее на ночь. Савчук поглядел на реку, на небо, вспомнил Дарью и пожалел, что они так замешкались и не поспели на поезд. Чагров же думал: «Придется, однако, еще на сутки задержаться. Как бы они тут на попятный не пошли. Нет, не должны. Прошла и здесь плугом революция». Мирон Сергеевич поднял голову, посмотрел на звезды, и далекий Млечный Путь тоже показался ему гигантским следом невидимого плуга.

2

Архип Мартынович приехал утром. Вставало солнце, когда поезд шел

по мосту через Чернушку. Тебеньков заметил протянувшийся через реку строгий пунктир кольев и удовлетворенно крякнул. «Молодец, Егоровна!» — похвалил он жену.

Поезд проскочил мост и пошел на подъем. Вместо широкой панорамы станицы перед глазами атамана замелькал рыжий глинистый откос глубокой выемки. Скорость движения сразу уменьшилась. Через минуту-другую состав еле тащился.

Архип Мартынович проводил глазами медленно уходящий назад верстовой столб, вспомнил, что от станции тащиться обратно целых две версты, и схватил с полки свой баул. Как прежде, в молодые годы, он решил спрыгнуть на ходу.

Но пока Тебеньков шел через вагон, расталкивая пассажиров, пока открыл пристывшую дверь, поезд перевалил высшую точку подъема и стал набирать ход. Вагон сильно потряхивало на стыках, внизу что-то скрипело, лязгало. С площадки бил встречный ветер. Открылся вид на расположенную в низине бурминскую лесопилку. Впереди показалась поднятая рука входного семафора.

«Эх, замешкался!» — с досадой подумал Тебеньков. В следующее мгновение — он не помнил, как это получилось, — его нога оттолкнулась от ступеньки вперед по ходу поезда, тело описало в воздухе некую дугу, и новоиспеченный член войскового правления уткнулся носом в сугроб. Прыжок, в общем, получился удачный. Тебеньков отряхнулся, подождал, пока промелькнет мимо последний вагон с не погашенным еще красным фонарем на задней площадке, подобрал баул и зашагал по шпалам до переезда.

Настроение у него было превосходное.

Домой он прошел переулком, что протянулся над самой рекой. Полюбовался заездком. Посмотрел, как вился дымок над железной трубой мельницы.

— Все живы-здоровы? Убытков не наделали? — спросил он, неожиданно для домашних открывая дверь своего дома.

— Архип Мартынович! — Егоровна так и присела. — Поезд ведь только прошел. Ты откуда взялся?

— Я в выемке соскочил. Договорился с машинистом, он тихий ход дал, — приврал Архип Мартынович, зная, что Егоровна будет по этому поводу целую неделю ахать и охать. — Микишка для заездка «морду» сготовил?

— Нет еще. Сегодня обещал закончить.

— Не беда. Ход сейчас так себе, — против ожидания Егоровны довольно миролюбиво заметил Тебеньков. — Муки по уговору дала им?

— Прибегала давеча Микишкина жена. Пришлось дать.

— То-то, — Архип Мартынович прошелся по горнице, расчесал у зеркала бороду. — Пока ты тут возишься с завтраком, я и Микишке схожу. Поторопить надо. Совесть у людей не больно велика.

И Архип Мартынович направился к соседу.

Никита Фомич, легко одетый, несмотря на морозец, как раз поил коня Приходько. Он вынес ему из избы целое ведро теплой воды; конь пил с жадностью, большими глотками. Его следовало бы напоить вечером, да Василий из-за позднего времени постеснялся спросить ведро, а хозяин не догадался предложить. Зато сейчас он без чувства собственного превосходства думал: «Что ни говори, а у крестьян нет казачьей сноровки. Разве ж казак позволит такое? Сам будет голоден,

а коня накормит и напоит. Да еще укроет шинелкой от холода». Никита Фомич в эту минуту забыл, что на его дворе вот уже пять лет коней не бывало.

За такими мыслями его и застал неслышно подошедший сзади Архип Мартынович.

— С покупкой, Никита Фомич! Хозяйством, гляжу, обзаводишься. Давно пора, — не без иронии сказал атаман и взглядом знатока осмотрел коня. Он знал, что конь чужой. Но отчего не посмеяться над соседом? — Конишко-то староват, — безжалостно продолжал он, обойдя кругом и заглянув коню в зубы. — На задние ноги не припадает, не замечал?

— Резвый конек, по виду не скажешь, — сдержанно ответил хозяин двора и выжидательно уставился на Тебенькова. Вопрос о принадлежности коня он намеренно обошел.

— Егоровна говорит, «морду» ты закончить обещался. Надо поставить сегодня. И так задержались. Щиток верхний сделал? Или не догадался? — уже другим тоном осведомился Тебеньков и посмотрел на кучу тальниковых прутьев, лежавших в трех шагах от него.

— «Морду»?.. Сделал, как же. Вот она, забирайте, — ответил Никита Фомич и показал на прутья.

— Ты что, смеешься? — Архип Мартынович побагровел. — Я таких шуток не люблю, должен знать, Микишка.

— А я не шучу, Архип Мартынович. Я сущую правду говорю. — Никита Фомич настороженно следил за каждым движением Тебенькова; атаман был горяч и частенько давал волю рукам.

— Ах ты, сукин сын! Прощелыга! — завопил Тебеньков. — Муку небось не постеснялся — взял.

— Об этом жену мою спроси, почему она поторопилась. А у меня душа не лежала с самого начала. Незаконное дело затеял, Архип Мартынович, — с достоинством ответил Никита Фомич. И хотя Тебеньков, как задиристый петух, наскакивал на него, он не отступал ни шагу.

— Законное?.. Незаконное?.. Тебе, что ли, судить? Ты кто такой? Что за шишка на ровном месте? — хрипловатым тенорком выкрикивал атаман, смущенный, однако, спокойствием и твердостью соседа. — Я тебе этого не спущу, Микишка. Видит бог, не спущу.

— Да не в вашем обычае — спускать, я знаю, — спокойно согласился Никита Фомич и вдруг тоже озлился. — А ты чего орешь тут, на чужом базу? Чего кричишь, я ведь не глухой! — В свою очередь он стал наступать на Тебенькова, держа на отлете пустое ведро. — Вот турну тебя зараз, чтобы наперед потише был. Кончилась ваша власть!

Оторопев от неожиданности, Архип Мартынович попятился, отступая. Так друг за другом они прошли шагов десять и очутились у самого крыльца.

— Да ты что, Никита Фомич! Белены объелся? — Тебеньков уперся спиной в перильце и остановился. — Я ведь должностное лицо, — сказал он, обретая вновь подобающие ему осанку и достоинство. — Криком мы друг другу ничего не докажем. Разве нельзя по-хорошему договориться, по-соседски?

— По-хорошему? Ладно. — Никита Фомич поставил ведро на крыльцо. Он заметил, что атаман струсил, и это было приятно. — Не думай, что я сам по себе решил. Я ведь «морду» твою, будь она проклята, сделал. Сколько времени потратил. Да после топором порубил. Потому что справедливости на твоей стороне нет. Против общего интереса одному идти нельзя. Негоже это, Архип Мартынович, — и Никита Фомич довольно путано и бессвязно рассказал атаману о намерении казаков уничтожить заездок, — Да вот, кажется, вдут уже. Зараз твою городьбу поломают, — заметил он, услышав голоса и смех в переулке.