Наша навсегда
Шрифт:
Мы уже не дети, и эксперименты — это круто.
Но в щенячьем возрасте.
А мы — уже не щенки, а волки.
А волки не делят добычу.
Пока я размышляю на эту тему, отвлекаясь от работы, Тигр принимает звонок:
— Да, Мара, — слушает ее, брови чуть взлетают вверх, а взгляд тормозит на мне с совершенно нечитаемым выражением, — я понял. Да, конечно, посидите, почему бы и нет? Нет. Нет. Хорошо. Я тоже.
Он отключается и щурится на меня:
— Ты прикинь, кто у меня дома сейчас?
26
—
— Ну да, — пожимаю я плечами, а затем, не удержавшись, тяну с большого, изящно и нарядно расписанного блюда очередной вкуснейший кусок пирога, круглого, как солнце. Впиваюсь зубами в тонкое тесто, ощущая, как мясной сок чуть ли не брызжет в разные стороны. Боже… Это волшебно. Это невозможно есть аккуратно!!! — Боже… — мычу я, — как это называется?
— С мясом если, то эт хычин, — чуть заторможенно отвечает Марина, выставляя на стол вино, — мама еще с сыром напекла, они называются бышлак… Еще есть с медом, они… Стоп! Вася! Какого черта я вообще тебе про пироги рассказываю? Ты с ума сошла, что ли? Заболтала меня! Подробности давай!
— Чего именно? — я с набитым ртом не особенно могу говорить, но стараюсь. Не пытаюсь что-то скрывать, как, наверно, сделала бы раньше.
Весь первый год я старательно избегала даже мыслей о том, что со мной хотели сделать родители, переживала очень, стыдилась, мучилась чувством вины и своей внезапной ненужности. Тошка поддерживал, как мог, честь ему и хвала, отвлекал. Рассказывал, что ничего бы у них не вышло, что он, Тошка, за мной следил, несмотря на то, что я так себя повела с ним. Ну, и прочее, что любит, жить не может. Правда, когда понял, что меня такими манерами в кровать не уложить, чуть сдулся.
Блин, опять про Тошку думаю!
А Марина-то подробностей ждет!
И я, в принципе, не против рассказать.
Я тут, у нее в гостях, уже полчаса провела. За это время успела понять, что подруга вообще ни сном, ни духом про то, что со мной произошло.
И что нас специально развели, меня и ее. Натуральным образом развели, написав от моего имени странную СМС… А я была в то время в таком состоянии, что не пыталась даже толком выяснять, по какой причине она меня заблокировала везде.
По сути, это — первое и пока что единственное, что мы выяснили из прошлого.
Марина постоянно отвлекалась на Тиграновича, требующего к себе море внимания, и я на него тоже отвлекалась. Потому что ну чудо же, колобочек, на которого нельзя не отвлечься. Счастье маленькое, пухленькое. И глазки черненькие, хитрые такие. Парень явно уже вполне осознал, что может влиять на женщин одним только взглядом и бровками домиком. И очень даже этим пользовался.
Общение с маленьким Михо, как и внезапные искренние обнимашки, снизило градус напряжения между мной и Мариной, и на кухню мы уже перебрались с совершенно другим настроем.
Не такие близкие подруги, как когда-то, но вполне дружелюбные по отношению друг к другу люди.
— Каким образом в двадцать первом веке, в центре России можно выдать насильно замуж совершеннолетнюю девушку? — чеканит Марина, открывая бутылку и разливая темно-красное,
— Мне чуть-чуть, — тут же открещиваюсь я, но Марина, вздернув бровь, доливает до верхней границы.
— Как говорит мой свекор: “Что тут пить?”
Она берет бокал, поднимает:
— Давай, Вася, за встречу.
— За встречу, — вздыхаю я.
Отпиваю, зажмурившись от неожиданного удовольствия.
Я не пью спиртное, совсем.
Как-то не сложились у меня с ним отношения, не умею, не люблю, не хочу.
Но это — вкусное. Странное, словно не вино, а душистый компот, тягучий, летний.
— Это домашнее, свекрови привезли, — говорит Марина, отпивает чуть-чуть, ставит бокал на стол, — кушай. У нее хычины волшебные получаются, Михо за уши не оттянуть.
— Объедение, — я не собираюсь отказываться, тем более, что в последние двое суток уже даже и не вспомню, что именно ела и когда.
— Слушай, я не могу понять, — снова начинает Марина, — ты же в отношениях была! С Камнем! И с…
— Давай не будем про это, — торопливо пытаюсь я переключить тему, — это вообще не имеет отношения к ним. Родители просто не хотели, чтоб я училась. Они… сектанты, понимаешь?
— Сектанты? — округляет глаза Марина, — а я думала, что просто… как это… слишком правильные. Патриархальные…
— Нет, — вздыхаю я, — я не хотела рассказывать, стыдно было… У нас тут секта есть… До сих пор, кстати, насколько я в курсе. “Братья Господа” называется.
— Типа этих… которые по домам ходили и спрашивали, верим ли мы в бога? — морщит лоб Маринка.
— Типа того. Но эти по домам не ходят, живут своей общиной, к себе особо никого не зовут… По стране их несколько общин, наша — самая большая. Главный — брат Игорь. Был. Сейчас — не знаю. И вот за брата Игоря меня и хотели замуж отдать.
— Ого… — Марина садится за стол, кладет руки на столешницу, чуть подается вперед, — и почему ты молчала-то?
— Не знаю… — пожимаю я плечами, в очередной раз искренне удивляясь собственной недалекости и зашоренности, — как-то стыдно было, понимаешь? Я вырвалась впервые в жизни в другой мир, обалдела от того, насколько все реально другим было. Универ… Ты не представляешь, что это было для меня! Насколько это был огромный прорыв! Меня же готовили к роли жены и мамы, воспитывали правильно, и то, что я собиралась учиться дальше, родителям не нравилось. А я… Я хотела дальше. Сама до сих порт не понимаю, как решилась на такое. И, когда все получилось, меньше всего мне хотелось возвращаться. И меньше всего хотелось, чтоб кто-то в универе узнал, откуда я выползла, из какого средневековья… Я словно крылья обрела, понимаешь? Мне казалось, что я все смогу, всего добьюсь…
— И добилась бы, — кивает Марина, — если бы не уехала так экстренно тогда. Колесник еще полгода горевал ходил. И даже на бэк-вокал никого не брал.
— А сейчас “Адские студенты” выступают?
— Нет, — вздыхает Марина, — распались после того, как универ закончили. Колесник же на последнем курсе учился, и парни из его группы тоже. Колесник сейчас в Москве, в каком-то проекте, по телику его видела недавно. Рафик и Артем здесь, работают, бизнес свой у них, известные ведущие, праздники ведут и так далее. Мы их на три годика Михо заказывали.