Наша навсегда
Шрифт:
Мы молчим пару секунд.
Мне ужасно хочется про Камня и Лиса спросить. Или хотя бы как-то перевести разговор на них, но…
Но нет.
Не стоит.
— Ты многих уронила, Вась, когда вот так… уехала… — кажется, Марина понимает прекрасно, о чем я хочу спросить, но не решаюсь.
— Я сама упала, Мар, — говорю я, — мне было больно и тяжело. И никто не помог. Кроме Тошки.
— Потому что ты никому ничего не сказала! — Марина неожиданно раздражается и лупит ладонью по столешнице, — ты просто пропала! И всех закинула в блок! И мы не могли
— Хотели бы, нашли, — горько бормочу я, отворачиваясь, и подруга понимает, о ком конкретно я говорю.
— Ну да, из зоны легко искать, — язвительно отвечает Марина, и я поднимаю на нее обескураженный взгляд.
— Из какой еще зоны? Ты о чем?
27
Марина смотрит на меня внимательно, и мне от ее взгляда все больше и больше не по себе. Как и от ее слов.
Зона… Какая еще зона?
— Вася… А ты вообще не в курсе, да? — как-то очень тихо и спокойно говорит Марина, и я обмираю. Потому что понимаю, что сейчас услышу что-то, что перевернет все мои представления о прошлом.
И разрушит мой мир, тот хрупкий кокон, в котором мне, пусть и не очень комфортно, но все же, спокойно и тепло живется. Жилось.
Пока не вернулась в родной город.
Нельзя войти в одну реку дважды.
Нельзя вернуть то, что когда-то было.
Нельзя…
— Вася, Камень в тот день, когда ты уехала, попал в ментовку, — Марина щурится чуть-чуть, отслеживая мою реакцию, и продолжает, — а потом уехал на зону. На четыре года.
Ментовку… Зону…
Эти слова бьют меня по голове, словно здоровенным мешком, набитым чем-то душным, не тяжелым, но оглушающим.
Перед глазами все плывет, я с трудом удерживаюсь, чтоб не свалиться со стула, приходится хвататься за край столешницы, и внимание в глазах Марины сменяется беспокойством:
— Вася! Мать твою! Вася! Так…
Она вскакивает, наливает мне воды, забирает стакан с вином.
— Пей! Мелкими глотками. Спокойно. Черт меня дернул… Вася! Не вздумай тут падать!
Я пью воду, бездумно глядя перед собой и толком не понимая даже еще услышанного. Не осознавая.
Зона…
Так вот они о чем намеками говорили… А я не поняла. И не захотела понять. Но почему? Они же… У них же туса была какая-то как раз, когда меня Тошка спасал? На ней что-то случилось?
— Почему, Марин? — выдавливаю я невнятный вопрос. Кашляю натужно. В горле дерет, и Марина силой заставляет выпить еще воды.
— Что, почему? В зону? Пей, давай! Там букет был полный, Тигрик говорил… Наркота, фальшивые бабки, оружие. Тачка ворованная, вроде. Знаешь, я не вдавалась, если честно. Я тогда в ахере была от тебя, в основном. Потому что у вас, вроде, такая была любовь, такие чувства, а ты в один день всех кидаешь и выходишь замуж! И за кого! За Весика! Это вообще кринж был, Вась! Весь универ в шоке ходил!
— Но я не выходила за него замуж! — нахожу я в себе силы оборвать этот поток бреда, и добавляю самокритично, — тогда, по крайней
— А Лис с ним попал, — усмехается грустно Марина, — их в одной тачке приняли. И раскатали.
— И он тоже… В зону? — вздрагивает мой голос.
А перед глазами — хищная улыбка Лиса, и его слова грубые: “Повторяю свои прошлые ошибки. Верю тебе, разговариваю с тобой. Оправдываю тебя. А надо по-другому. И тогда тоже по-другому надо было. Но я же дебил… Был. А теперь нет.”
И потом жестко: “Я тебя сначала выебу, а потом буду разговаривать”.
Тогда мне его слова показались жутко мерзкими и обидными. Незаслуженно обидными. А теперь?
Выходит, он считал, что я… Заслужила?
Мои размышления прерываются громким стуком, а затем не менее громким криком из гостиной, где смотрит мультики маленький Михо.
Мы с Мариной, даже не переглядываясь, несемся туда.
И затем десять минут успокаиваем потянувшегося за кошкой на экране и свалившегося с дивана в мягкий пушистый ковер мелкого.
Плачет он не от боли, а потому, что по пути уронил еще и какую-то деревянную лошадку и испугался громкого звука.
После я сижу с Михо, держу его на коленях, а Марина разговаривает в другой комнате с Тигром.
Возвращается, забирает у меня сына, несет на кухню, чтоб утешить сладким хычином.
И все то время, пока мы возимся с ребенком, болтаем на отвлеченные темы, словно договорившись оставить историю заключения Камня и Лиса на потом, у меня набатом в голове стучат слова Марины: “Зона, ментовка, зона, ментовка, зона, зона, зона…”. И глаза Камня перед внутренним взором. Темные и тяжелые. И оскал Лиса, жесткий и болезненный.
Все не так, как я думала! Все совсем-совсем не так!
А как?
— Ничего, скоро папа придет, заберет его, — говорит Марина, — и мы поболтаем.
— А Тигр… — осторожно спрашиваю я, — он не будет против… меня?
— Ну, он, конечно, на тебя злился, — вздыхает дипломатично Марина, — да они все злились, Вась, ты должна их понять… Тут такое случилось, а ты именно в этот момент… Они же не в курсе были, что ты не знала про ментов. Многие в универе решили, что ты испугалась и сбежала. Бросила Камня.
— И ты так думала? — с дрожью в голосе спрашиваю я. И по глазам Марины вижу: да, тоже так думала.
Боже…
Какой же тварью я выгляжу в глазах всех, кто меня знал! Кто хорошо ко мне относился! Кто переживал за меня, помогал мне! Маринка, Тигр… А Колесник с ребятами?
Старательно не думаю о главных людях, уверенных, что я — тварь, предательница.
Им в глаза я теперь смотреть вообще не смогу. Никогда.
И объяснить все… Да что объяснять? То, что была не в себе, когда сбежала? То, что опомнилась только через неделю, в Москве? Тошка меня усиленно успокоительными тогда пичкал. И ни на шаг не отходил, боялся, что я что-нибудь с собой сделаю, настолько в пограничном состоянии я была. Или он… Другого боялся? И чем именно он меня кормил тогда? Только ли успокоительными?