Наступление продолжается
Шрифт:
— Завтра с утра поедете? — спросил Цибуля.
— С утра.
— Вот, возьмите на дорожку. Медицинский.
Цибуля отстегнул с пояса флягу и протянул капитану.
«Одного не хватает — напиться, да еще в компании с Цибулей!» — с досадой подумал Яковенко, машинально принимая флягу. Но, поразмыслив с минуту и бултыхнув флягу в руке, он вдруг решительно сказал:
— Чего там — на дорогу. Давай отвинчивай!
Через час оба были порядком навеселе.
— Ну, ладно, — говорил капитан, рассеянно покачивая в руке полупустую флягу, — прогоняют — надо ехать… Только хватятся еще: где Яковенко?
— Хватятся,
— Ты тоже утешитель! — вдруг сердито отмахнулся Яковенко.
— Все хорошо будет, — успокаивал Цибуля, — и Зина еще к вам вернется.
— Тебе-то что? — нахмурился капитан. — Вернется — не вернется. Ты ее к этому разговору не приплетай!..
— Да я к слову, — вкрадчиво улыбнулся Цибуля, неотрывно глядя в загорающиеся сердитым огнем глаза Яковенко. — Конечно, теперь при вашем положении ей интересу нет, но ведь если снова батальон примете…
— Знаешь что, ты… Мотай отсюда! — вдруг рассвирепел Яковенко и поднялся над столом. Испуганный Цибуля вскочил с места.
— Пожалуйста, я могу! — пробормотал он и ужом выскользнул за дверь.
Яковенко сердито посмотрел вслед Цибуле и рывком схватил недопитую кружку. Он поднес ее к губам, но вдруг резко поставил обратно, сгоряча пристукнув донышком так, что содержимое выплеснулось на скатерть.
Накинув полушубок, вышел во двор, хотелось освежиться.
На дворе стоял тот зябкий туман, который часто бывает в последние недели зимы, когда кругом еще лежит снег и стоят холода, но в воздухе уже чуть внятно, едва уловимо попахивает весной. Особенно ощутим этот чуть слышный, всегда почему-то навевающий грусть аромат приближающейся весны по вечерам, когда все одевается в синеватую дымку сумерек.
Он медленно брел по узкой тропе, протоптанной меж редких построек хуторка, где разместился тыл батальона. Яковенко думал о том, что завтра будет далеко отсюда. Но, как ни старался он сейчас быть равнодушным ко всему окружающему, невольно привычное, хозяйское чувство овладевало им. Поглядывая кругом, поймал себя на том, что ему хотелось обязательно обнаружить признаки какого-либо беспорядка — беспорядка без него. Но все было на месте: в аккуратно огороженном загончике дымила батальонная кухня, под стенами и заборами стояли обозные повозки, замаскированные соломой, у командного пункта похаживал часовой.
Нет, ему не в чем было упрекнуть нового командира батальона.
Увидев двух солдат, стоявших у крыльца, капитан хотел спросить, чего они дожидаются на морозе, и шагнул было уже к ним, но потом сердито надвинул кубанку на брови и, резко повернувшись, зашагал обратно. Крутая тоска от сознания, что он теперь здесь чужой, охватила его сердце. «К черту, к черту все!» — твердил он себе, прибавляя шаг. Торопливо прошел мимо медпункта, борясь с острым желанием найти Зину и поговорить с ней.
Уже возвращаясь к себе, он встретил на дороге бричку из батальонного обоза.
— В тылы? — спросил Яковенко ездового.
— Так точно, товарищ капитан.
— Довезешь меня до медсанбата.
Отъехав от командного пункта, он с горечью подумал: «Уехал, как убежал вроде… Надо бы все-таки с Зиной объясниться, попрощаться с Николаем Саввичем, с Гурьевым, чтобы лихом не поминали…»
Но он не стал возвращаться.
В
Бересов все эти дни находился в тревожном настроении. Соседи слева вот уже второй день воевали вовсю, нередко разворачиваясь на два фронта — наружу, на юг, откуда противник продолжал долбить стену окружения танками и мотопехотой, и внутрь, на север, где по-прежнему настойчиво, словно об стену лбом, бились и бились окруженные вражеские войска, безуспешно пытаясь вырваться.
Но на участке, занятом дивизией, в которую входил полк Бересова, стояло затишье, возмущавшее беспокойную душу подполковника. То и дело он позванивал всем знакомым офицерам в штаб дивизии, стараясь разузнать, не известно ли чего-нибудь о начале наступления. Приказа о наступлении Бересов ждал с часу на час. Однако приказ не поступал. А слева и днем и ночью все сильнее погромыхивало.
Подполковник догадывался, почему до сих пор нет приказа. Прежде чем начать последнее, решительное наступление, нужно было на всем протяжении фронта стратегическое окружение сделать тактическим. А это значит, что все лазейки, которые еще, возможно, остались на стыках и флангах наших частей, надлежит плотно закрыть. Нигде впереди не должно остаться ни одной ничьей деревни, рощицы, хуторка. Всюду к противнику нужно подойти вплотную, не меньше чем на винтовочный выстрел, лишить его возможности маневрировать, перегруппировывать свои силы, сосредоточивать их для удара на прорыв.
Сейчас, в первых числах февраля, задача тактического окружения советским командованием уже была осуществлена. Все новые и новые части вводились во фронт корсуньского кольца, боевые порядки становились плотнее. Справа от полка Бересова, чуть потеснив его, заняла полосу наступления новая дивизия. В ближних рощах и балках, притаившись меж кустов и деревьев, как серые могучие звери, настороженно вытянувшие свои массивные хоботы, уже стояли многочисленные танки и самоходки.
Все это были очевидные, понятные каждому фронтовику признаки скорого большого наступления. В полку со все возрастающим нетерпением ждали заветного дня. Солдатам уже надоело сидеть в холодном поле, пронизываемом ветрами. Бойцы-южане порядком мерзли в длинные холодные ночи. Да и привычным к морозу северянам и сибирякам мороз не давал покоя: в тесных окопах нельзя было поразмяться — передний край проходил по чистому ровному полю и хорошо просматривался с вражеской стороны.
Но пуще всякого мороза допекало солдат желание поскорее разделаться с врагом. Каждому хотелось быстрее увидеть результаты тяжелого многодневного походного и боевого труда, хотелось увидеть новые села, освобожденные от врага, и, закончив дело, идти дальше, на запад, к новым победам, освобождать новые земли.
Когда в полку стало известно, что взяты Ольшаны — важный укрепленный пункт врага на левом фланге, наступления стали ждать с еще большим нетерпением. Ольшаны с прилегающими селами составляли мощный узел обороны окруженного противника. Разрубить этот узел нашим войскам было нелегко: гитлеровцы сражались отчаянно, уходить им было некуда.