Настя как ненастье

Горышина Ольга

И день-то какой солнечный! Прямо не августовский. Или у нее просто рябит перед глазами от дрожащие ресниц. Что это? Слезы? Она плачет от счастья? Или от страха перед встречей с мамой? Ведь будет тяжело, безумно тяжело доказать ей, что Кеша не верблюд, а попугай. Но нельзя потерять с трудом отвоеванную у судьбы улыбку — она будет единственной защитой от несправедливых обвинений. И Настя дарила ее окружающим, не жалея, и получала улыбку в ответ от вечно хмурый, даже в субботний день, пассажиров петербургского метрополитена. И ей впервые не

захотелось отвернуться от целующейся парочки. В кармашке рюкзака лежала гигиеническая помада, но Насте она была не нужна — губы блестели от прощальных поцелуев. Пусть так и лежит себе на самом дне. Вечно.

9 "Не нужны ей эклеры!"

Настя два раза роняла ключи, прежде чем смогла открыть дверь парадной, а потом и вовсе пыталась просунуть в замочную скважину не тот ключ, когда мама не открыла дверь по звонку. Собака не залаяла — увела на прогулку в неурочное время. Впрочем, так даже лучше. Она сможет собрать вещи без лишних комментариев. Только бы вытащить чемодан из-под кровати, не поцарапав пол, но он застрял, а поднять кровать и одновременно вытащить чемодан в две руки оказалось Насте не под силу. От досады она села на кровать и расплакалась. Совсем по-детски, размазывая по щекам соленую воду кулаками. Чего она ревет? Да кто ж скажет! Просто так…

И вдруг в замке заскрежетал ключ — вернулись, и не проскользнешь теперь в ванную, чтобы умыться. Хотя глаза все равно уже красные, жуть… Но где только девичья смекалка ни выручала! Настя рванула на себя пакет с рисовальным углем, в котором лежала старая пачка влажных салфеток — они не для снятия макияжа, вот и готов эффект красных глаз!

— Настя?

Мама заглянула в комнату раньше собаки, но Эйты вырвалась вперед и напрыгнула на Настю сначала передними, а затем и всеми четырьмя лапами, взобравшись на кровать. Настя только успевала уворачиваться, но сколько бы ни прятала лицо в ладонях, скрыть красноту глаз не получилось.

— Настя, что у вас произошло?

У мамы уже имелся свой ответ, и Настя принялась судорожно искать выбитую собакой из рук влажную салфетку: та, затоптанная, оказалась аж у подушки.

— Я пыталась снять тушь и перепутала салфетки…

Мама такой ответ не проглотила. Выпрямилась и изрекла:

— Не ври мне! Что? Наигрался твой кавалер?

Теперь Настя выпрямилась. Даже встала.

— Я пришла за вещами.

Собака спрыгнула с кровати и встала на задние лапы, царапая передними Насте грудь.

— Не поняла…

Настя надавила собаке на шею, чтобы снять с себя.

— Я буду жить у Кеши. Он приедет за мной. После работы, — добавила Настя неопределенный ответ.

— Как так? — мама привалилась к дверному косяку.

— Что как?

— Настя, ты знаешь его два дня…

— Две недели! — перебила она громко.

— Какая разница?!

Мама трясла перед собой поводком, точно ремнем, и Настя вздрогнула, хотя ее никогда не наказывали. Хотя отец все же пару раз шлепнул ее достаточно

ощутимо. Один раз за то, что она крутилась перед телевизором, мешая ему смотреть фильм, а причину второго шлепка Настя не помнила. Но мамина «какая разница» ударила сейчас куда больнее отцовской руки.

— Я так решила, — сказала Настя твердо и для пущей верности и своего спокойствия сжала кулаки.

Мама их увидела и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. А Настя села обратно на кровать и закусила губу — если сейчас разреветься, мама никогда не поверит, что это от счастья. И Настя не была уверена, что счастливые слезы могут быть настолько горькими. Да и собака не просто так их слизывала — жалела.

— Будешь есть? — донеслось из коридора или даже с кухни.

Надо попросить помощи с чемоданом — другого выхода нет.

— Я завтракала, — сказала она поспешно и вышла из комнаты, чуть не защемив черный нос.

— А Эйты ничего не ела с вашего ухода, — мама махнула в сторону полной миски, в которой лежала заветренная каша с печенкой.

Настя подняла миску и вытряхнула содержимое в мусорное ведро. Собака голодала вторые сутки: сейчас тоже не взяла из Настиных рук даже кусочка булки. Тогда Настя протянула ей сыр, но только после уговоров и почесывания за ухом, Эйты соблаговолила его проглотить.

— Она будет скучать, — сказала мама, поставив на стол вскипевший чайник.

— Кеша хочет взять Эйты к себе.

Настя продолжала наглаживать собаку, потому не увидела вопрошающего взгляда матери, и той пришлось спросить:

— Зачем ему еще и собака?

Настю до дрожи покоробило это «еще». Она подняла голову и уставилась матери в глаза прищуренным взглядом.

— Потому что это моя собака.

— Настя, скажи мне, только честно — зачем это тебе?

Такой простой вопрос и как же трудно на него ответить. Настя знала ответ, но озвучить слово «люблю» при матери не могла.

— Я понимаю, зачем это нужно ему, — так и не дождалась от нее ответа мама. — Для удобства.

Настя сжала губы. Что же так завуалированно. Говорила бы уже прямо, по-цезарьски: пришел, пожрал, трахнулся, поспал, пошел обратно на работу. Будто она в этой цепочке неодушевленный предмет, резиновая кукла…

— Мне это тоже удобно, — выдала Настя мертвым голосом. — Постоянный партнер, разве это плохо?

Голос не дрожал, но внутри оборвались все нервы, и их швыряло туда-сюда ураганом чувств.

— Настя, ты не можешь так говорить, — качала головой мама, а дочь не мигая смотрела ей в глаза. — Я тебя не так воспитывала. Не для этого…

— А для чего тогда? — Нет, Настя не смогла произнести вопрос вслух, просто прошевелила губами. Сказала другое: — Тогда почему ты не веришь, что я его люблю?

Нет, не сказала, а выкрикнула — громко, точно желала, чтобы ее услышал весь дом. Но родная мать будто оглохла. Смотрела на нее и даже бровью не вела.

— Ты знаешь его всего две недели.