Недовольные

Мериме Проспер

Кавалер де Тимбре (в сторону). Речь слишком отдает аптекой.

Граф (читает). «Да, господа, история, служащая порой развлечением для светского человека, могла бы стать предметом отвращения и ужаса для философа, друга человечества, созерцающего отвратительную картину ее преступлений, если бы утешительная мысль о том, что невидимое провидение управляет судьбами империй, не поддержала книгу, готовую выпасть из рук мудреца, и не подсказала ему, что люди, позабывшие божественные предначертания и предающиеся разгулу страстей, часто ввергают в пучину бедствий и своих сограждан и самих

себя. Но в силу, так сказать, причинной связи явлений другие люди, добродетельные, вдохновленные свыше, столь же часто преграждают своим мужеством путь опустошительному потоку революций и своей могучей дланью закрывают бездну, готовую поглотить родину!!!» (В сторону.) Уф! (Продолжает читать.) «И вот нашелся человек... больной, искалеченный, осужденный в страданиях проводить...»

Графиня (подсказывает). Не то! В тексте: «...сказал некий христианский оратор...»

Граф. Да, да, правильно. «И вот нашелся человек...» Извините, господа, тут не хватает страницы... Не могу найти. Не затерялась ли она? Однако, дорогой друг, когда вы переписывали черновик моей речи, все было в порядке... Не эта ли страница? «И вот нашелся человек, сказал узурпатор...» Нет... Не знаю, где продолжение...

Кавалер де Тимбре. Человек нашелся, а страница потерялась.

Графиня. Друг мой! Разве у вас не сохранилось черновика?

Граф. Нет, я сжег его. Непостижимо!

Барон де Машикули. Пока господин де Турнель ищет свою речь, не пожелаете ли вы выслушать, дабы избежать потери времени, несколько кратких размышлений, на которые меня навели последние политические события...

Маркиз де Малепин (одновременно). Я подготовил небольшую речь, и если уважаемые слушатели соблаговолят уделить мне полчаса внимания...

Граф де Фьердонжон вытаскивает портфель, кавалер де Тимбре роется в карманах.

Эдуар. Боже правый! У каждого приготовлена речь! Кузина! Мы погибли — мы никогда не дождемся обеда. Нет ли у вас речи, господин Бертран?

Бертран. Нет, сударь. Но если набраться смелости, и у меня нашлось бы что сказать; боюсь только сказать глупость: ведь я простой крестьянин.

Эдуар. Говорите, говорите! Уверен, что вы скажете что-нибудь очень забавное. Тише, господа, тише! Слушайте господина Бертрана. (Стучит по столу.)

Бертран. Я хотел сказать вам попросту... Я хотел сказать, не в обиду всей честной компании, что мы переливаем из пустого в порожнее. Пусть проповеди говорят попы. Нам же не нужны всякие красивые присказки, чтобы договориться о деле. Когда я был с Жаном Шуаном [20] , он с нами долго не разговаривал. Он говорил: «Не захватить ли нам врасплох синих на ферме Эрбаж?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Есть ли у вас патроны? Есть ли новые кремни к ружьям?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Опрокинем стаканчик, да и в путь. Да здравствует король!» Мы чокались и шли.

20

Жан Шуан — Жан Котеро, сапожник из Лаваля, прозванный «Шуаном» за условный крик («шуан-шуан»), которым он сзывал своих сообщников-контрабандистов; в 1792 году он организовал первый отряд вандейских крестьян, сражавшихся против республиканских

войск, носивших синие мундиры.

Эдуар. Браво, черт возьми! Господин Бертран получит первую премию за красноречие.

Бертран. Не ждал я, когда шел сюда, что потребуется столько красивых речей, чтобы воодушевить вас на благое дело. Я думал, правду говоря, что работа у нас закипит: я думал, что мне скажут, к примеру: «Бесстрашный! Вы захватите врасплох жандармский пост в Н. Вам, господин де Машикули, поручается, с позволения сказать, бить в набат у себя в поместье. А вы постараетесь арестовать префекта... Попросту, не церемонясь». Я принес патроны и наполнил свою солдатскую флягу.

Барон де Машикули. Черт, как он рассуждает!

Граф. Мы еще не дошли до этого, слава богу.

Граф де Фьердонжон (Бертрану). Друг мой! Здесь вы не с людьми Жана Шуана; вы находитесь среди благородных, образованных людей, а это огромная разница. Слушайте почтительно, молча, если вы не в состоянии понять.

Бертран. Не спорю, но...

Маркиз де Малепин. Мы не спрашиваем вашего мнения.

Графиня. Что, господа, не отложить ли нам речи до другого раза? Сегодня нам предстоит еще принять много серьезных решений. Вы избрали председателя, но у нас имеются и другие серьезные вопросы. Например, как будет называться наше общество? Необходимо какое-нибудь название. Когда история заговорит о нас, должна же она нас как-то именовать.

Граф де Фьердонжон. Так что ж, история скажет: «Граф де Фьердонжон... господин де Турнель...»

Граф. Жена хочет сказать, что все члены нашего общества должны носить родовое, коллективное имя.

Эдуар. Тьфу! Эти родовые имена напоминают мне уроки латыни: Turba ruit или ruunt [21] .

Граф де Фьердонжон. Превосходно! Предлагаю — истинные дворяне.

Эдуар. Нет, надо что-нибудь благозвучное, как в мелодрамах. Например, рыцари лебедя... справедливые судьи [22] . А что, если нам называться рыцарями смерти? Это красиво, ласкает слух.

21

Толпа бежит... бегут.

22

«Рыиари лебедя», «Справедливые судьи» — мелодрамы, с успехом шедшие в 20-е годы на сцене парижских театров «Амбигю» и «Гете».

Кавалер де Тимбре. Почему бы и нет. В самом деле, название довольно красивое.

Граф. О нет, слишком устрашающее! Я предпочел бы...

Графиня. Возьмем лучше что-нибудь соответствующее цели нашего заговора, скажем, друзья гонимых. Нравится вам? Ведь мы защищаем дело обездоленных. Это название привлечет к нам великодушные сердца.

Эдуар. Хорошо придумано! Принято!

Бертран. Друзья гонимых? Значит, если крикнут: «Кто идет?», а мы не ответим: «Друзья гонимых»... то сразу же... бах из ружья?..