Нектар любви
Шрифт:
— Она сказала: «Призрак».
— Призрак?
— Да.
Дженни повернулась лицом к женщине — глаза Мэри наполнились слезами. Дженни смотрела на Мэри, а та — на Дженни. Молчание становилось невыносимым. Дженни не понимала этих людей — не только их язык, но и как они живут. Зачем она здесь?
В конце концов, все присутствующие как по команде обернулись к Баку, словно у него хранился ключ от какой-то секретной комнаты, в которую они должны войти — и тогда все объяснится. Дженни чувствовала, что Бак колеблется. Наконец он поднял руку ладонью вверх, требуя внимания.
— Это Дженни Мун… — Он встретился с Мэри глазами и добавил: — Дженни Вой-на-Луну.
Слезы
Бак указал ладонью на Мэри.
— Дженни… это моя подруга Мэри, — сказал он и сделал длинную паузу. — Мэри Вой-на-Луну. — И опять сделал паузу, глядя в глаза Дженни. Наконец повернул ключ и открыл дверь. — Твоя бабушка.
— Бабушка? — Дженни несколько раз мысленно повторила это слово, не в силах постигнуть его смысл. Не может же быть, чтобы…
Она посмотрела на Шейна, потупившего взор, на гордый силуэт Бака… Спина прямая, подбородок выдвинут вперед, а как много говорит выражение его глаз!
Мэри опять разрыдалась. Дженни нервно встала, едва не опрокинув стул, на лету поймала его и вцепилась обеими руками в спинку, как будто это была единственная реальная вещь в комнате. Все остальное имело какой-то серый, сюрреалистический оттенок.
Шейн подошел к Дженни сзади и, решив подбодрить, положил ей руку на плечо. Она вздрогнула и резко отдернулась. В какие игры они играют? Это что, спектакль, чтобы смягчить ее отношение к индейцам? Готовая взорваться, она повернулась к Шейну лицом.
— Когда вы успели организовать это представление? До или после того, как мы… — Она осеклась. Кровь стучала в висках. Внезапно она вспомнила, что Бак интересовался ее именем как раз накануне их с Шейном поездки.
— Дженни, пожалуйста… — пытался унять ее Шейн. — Сядь. Послушай, ничего с тобой не случится.
Она закрыла глаза и ладонями прикрыла оба уха, стараясь отгородиться от всего внешнего, не слышать голос Шейна и свой внутренний голос. Но слова Шейна дошли до нее: «Послушай, ничего с тобой не случится».
Дженни глубоко вдохнула и сделала полный выдох. Ну, где твой хваленый самоконтроль, которым ты так гордилась?! Что ж, пожалуй, она справится. Послушает, задаст пару вопросов… Кажется, Вой-на-Луну у индейцев — такая же распространенная фамилия, как у белых Смит. Она потребует доказательств, что это может быть женским именем. Да. Пусть докажут. Дженни еще раз выдохнула, резко развернулась на месте и села на стул, скрестив руки на груди.
Она посмотрела Баку в лицо; выражение его совершенно не изменилось. Дженни избегала встречаться глазами с плачущей женщиной, которая сейчас вытирала слезы платком.
Бак сделал знак, требуя внимания. Затем сказал:
— Мэри будет говорить. Она просит извинить ее, она будет говорить медленно, потому что ей трудно говорить по-английски, — с этими словами он сложил руки на груди и отступил на шаг.
Дженни поерзала на стуле и наконец отважилась взглянуть на маленькую болезненную женщину с ссутулившимися плечами. Женщина пребывала в глубокой печали — связано ли это с идентификацией, так сказать, личности Дженни или с чем-то иным, сейчас не имело значения. Когда она подняла голову и покрасневшими глазами взглянула на нее, руки Дженни, вызывающе скрещенные на груди, сами собой опустились на колени.
— Я начну издалека?
Мэри спрашивала разрешения, и Дженни согласно кивнула головой.
— Великий Дух благословил меня красивым сыном… единственным сыном. Он был моей жизнью на протяжении многих лет. — Она протянула руку Баку, как бы ища поддержки, и он молча взял ее в свою.
Дженни разбирало любопытство, каково место Бака в этой истории, и, как будто читая ее мысли, Мэри прояснила это:
— Бак был моим возлюбленным… когда мы еще дети. Но мой отец есть человек слова. Он обещать перворожденную дочь человек, который спас жизнь давно. Я умоляла отца, но у него не было дочерей заменить. Поэтому я подчинялась.
По ее дрожащей щеке скатилась крупная слеза, и Бак сильнее сжал ее руку.
— Когда сын старше, — продолжала она, — он пошел в школу в Гардин. Муж очень сердиться, что он покидал резервацию из-за школы белых. Но я хотела для сына, что не имела сама… Образование.
Дженни все больше и больше проникалась симпатией к этой измученной женщине. Почему она чувствует себя виноватой из-за того, что стремилась дать образование своему сыну? Она желала ему добра.
— Там он встретил белую женщину, — продолжала Мэри, — она приезжала навестить подругу… одно лето. Когда сын сказал, он любит белую женщину, отец сказал, он не видеть ее снова. Вскоре после этого… — голос Мэри пресекся, она глубоко вздохнула. — Вскоре после этого он звонил и говорил, они уезжают с белой женщиной в Монтану.
Дженни вцепилась в краешек стула. Она хотела спросить: «Куда в Монтану?» — но в сердце своем она уже знала ответ. Знала также, что Мэри говорит правду. И все-таки разум ее сопротивлялся, не желая принимать новую реальность. Все эти слова не подтверждались никакими доказательствами. Ни разу не упоминалось имя ее отца — Сэм. Кроме того, многие индейцы женятся на белых.
— Я не слышала известия от сына долго. Он звонить друг в резервации. Друг говорил, сын о'кей.
Мэри устало откинулась на спинку стула. Видимо, силы оставили ее. Бак подал Мэри чашечку чая, и она стала пить маленькими глотками, опустив глаза. Дженни импонировала нежность, с которой Бак относился к этой надломленной женщине. Она терпеливо ждала, надеясь, что Мэри скажет что-то еще. Наконец Мэри поставила чашку и посмотрела на Дженни. Затем вытянула дрожащую руку перед собой, ладонью вверх, глазами умоляя Дженни взять ее. Дженни не посмела отказать этой молчаливой мольбе и осторожно вложила свою правую ладошку в жесткую, покрытую мозолями ладонь Мэри. И мгновенно поняла, что уже никогда не будет той, что прежде… Она — плоть от плоти и кровь от крови этой индианки… этой женщины… единственной ее родственницы, которая есть на земле. Как будто откуда-то издалека, с другого конца длинного тоннеля, раздавался голос Мэри и с трудом доходил до ее сознания, хотя слова звучали отчетливо. Сына Мэри звали Сэм. Он вернулся в резервацию, когда узнал, что его отец очень болен. Сказал матери, что через несколько дней вернется в Мичиган, к своей жене. Из-за этого отец отказался разговаривать с ним и умер, не примирившись. В ту ночь молодой Сэм напился, сел за руль и врезался в дерево.
Мэри накрыла ладонь Дженни другой рукой.
— Я тогда подумала, что потеряла все, что у меня было… тридцать три года назад.
Дженни поморгала, выпрямила спину. Быстро подсчитала в уме даты и сопоставила известные ей факты.
— Когда ты родилась, детка? — спросила Мэри.
— Четвертого апреля. Мне тридцать два года.
Мэри убрала руку, и Дженни высвободила ладошку. Все происходило как во сне, как будто она хотела и не могла проснуться.
— Сэм не говорил мне о том, что будет ребенок. — Она подняла подбородок и сейчас, когда все было сказано, выглядела строже. — Я уверена, он сказал бы… потом.