Ненависть к тюльпанам
Шрифт:
— Что-то твой братец не вошёл ни в один большой город как завоеватель!
— Откуда тебе может быть известно? Я ещё не закончила читать письмо!
— Пока что немцы не захватили крупных советских городов, кроме Киева! Но там он не должен бы жаловаться на зиму!
— Как ты узнал об этом?
— Я слушаю английское радио!..
— Так! Значит, теперь ты подвергаешь семью опасности! — прервала она его и вернулась к письму.
Мне понравились её резкие слова, поставившие меня и моего отца на одну доску, поскольку голландцам было строго запрещено слушать радиопередачи из Лондона.
Близнецы
На новые игрушки не было денег, да их и не продавали. Отец нашёл в сарае немного синей краски, и теперь все машинки, бывшие в моём детстве разноцветными, стали синими.
Близнецы становились всё более похожими на нашу мать, стройную и белокурую, чем на отца и на меня, коренастых с жёсткими рыжеватыми волосами. У них даже проявилась такая же зелёная жилка на виске, как у неё. Пришедшему вечером домой отцу иногда говорилось: «Мальчики чувствуют себя не очень хорошо сегодня!»
Находясь тут же, рядом, я был готов завопить: «Я тоже один из ваших мальчиков, и я чувствую себя сегодня прекрасно!» — но эти слова почему-то никогда не срывались с моих губ, оставаясь в глубинах души.
Мать постоянно беспокоилась о малышах — ведь они были такие нежные, а условия, столь нужные для сохранения их здоровья, — еда, тепло, чистота — ухудшались с каждым днём.
Мы ещё не жгли в печке мебель и не варили на обед луковицы тюльпанов, но эти дни уже были не за горами.
Мать перестала постоянно говорить о мыле, как было ещё недавно, но регулярно проверяла и чистила свои ногти и поворачивала голову вбок, как птица, обнюхивая сама себя. Она избегала выходить куда-нибудь, кроме прогулок с близнецами или за продуктами.
Что я ненавидел больше всего, так это обращённые ко мне её просьбы взять вас, братцы, в парк и последить, пока вы там играете. Меня никогда не покидал страх, что вы как-то покалечите себя, и я буду виноват.
Я даже не любил держать вас за руки, переходя через улицу. Всегда можно определить чувства человека, взяв его за руку. Так вот ваши руки не любили меня!
14
Летом 1942 года, как раз в то время, когда отцвели все жёлтые цветы, евреям приказали пришить к одежде жёлтые шестиконечные звёзды со словом JOOD, еврей, написанным буквами, похожими на иврит. В добавление к нанесённому оскорблению, евреи ещё должны были заплатить по четыре цента за каждую такую звезду, причём разрешалось приобретать не более четырёх штук на человека.
Перемещаясь туда-сюда по городу, я слышал, что говорили люди о жёлтых звёздах. Вначале были случаи возмущения и призывы не надевать звёзды, чтобы немцы не могли определить, кто есть кто. Но это осталось только разговорами. Не нашлось ни таких смелых, ни таких глупых!
Завидев людей со звёздами, прохожие проявляли всевозможные эмоции: удивление, потрясение, огорчение, злобу. Некоторые считали себя обманутыми теми,
Однако оставались и другие, открыто приветствовавшие на улицах своих еврейских друзей, пока не заметили, что тем самым заставляют их чувствовать себя в ещё большей степени изгоями.
Хуже всего получилось в смешанных семьях, где, например, отец был обязан носить на одежде звезду, а мать и дети — нет.
У меня тоже появились неприятности со звёздами, но не такие, как у евреев.
Моя проблема заключалась в том, что звёзды понравились близнецам, и вы требовали, чтобы я достал звёзды и для вас тоже.
— Мы хотим жёлтые звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды! — твердили вы хором.
— Вы не можете носить звёзды, вы не евреи!
— Нет, мы хотим! Мы близнецы и мы евреи!
— Нет, вы протестанты!
— Мы хотим звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды!
На одной из прогулок с близнецами в парке я встретил нашего школьного учителя, который, дымя своей трубкой, быстро шёл по тропинке. Хотя это был всего лишь учитель математики, я попросил его — не объяснит ли он вам обоим, почему вы не можете носить звёзды.
Он присел на корточки, продолжая попыхивать своей трубкой.
— Вам нельзя надевать звёзды! — сказал он.
— Почему нельзя?
— Потому что вы не евреи!
— Что такое евреи?
— Евреи — это такие люди, которые не верят, что Иисус Христос является Божьим Сыном!
— Что же думают евреи о том, кто такой Иисус? — спросил я.
— Они считают его обычным евреем!
— Почему? Разве он еврей?
— Конечно, ведь его мать и отец были евреями!
— Если оба родителя евреи, то и их дети евреи, так говорят немцы! — воскликнул я.
— Да, это так!
— Так значит, если Иисус появился бы здесь, его бы тоже заставили носить жёлтую звезду?
— Видишь ли, я думаю, что он был бы вынужден! — подтвердил математик, выпрямляясь.
Наблюдая, как он удаляется от нас по гравийной дорожке, я был сконфужен более, чем когда-либо.
— Мы хотим жёлтые звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды! — опять завопили вы оба в один голос.
— Ладно-ладно! — отмахнулся я. — В следующий раз получите их!
Ты и Ян выглядели возбуждёнными и счастливыми, когда я привёл вас домой, чем вызвали улыбку нашей матери, и она дала нам по яблоку.
В тот же вечер, отправляясь ко сну, я заметил, что мать о чём-то говорит отцу, и понял, что разговор шёл обо мне. Отец поглядел на меня с интересом, ещё без любви, но какими-то новыми глазами.
Я сделал две маленьких звезды из старой жёлтой пелёнки и написал на них чёрными чернилами слово JOOD. Вас обоих я заставил дать обещание — никогда никому не говорить об этом и не просить надевать их, пока мы не окажемся в самом глухом конце парка.
Маленькие рёбрышки прощупывались под вашими рубашками, пока я пришпиливал на них звёзды, а вы стояли в оцепенении.