Необыкновенные приключения юных кубанцев

Репьева Ольга

Рудик затянулся дважды кряду, закашлялся, на глазах выступили слёзы. Развернул цигарку и высыпал содержимое.

— Сильно крепкий, гад… — сказал с придыханием. — Самардак называется. Один курит — кхе, кхе! — двое в обморок падают.

— Смотри сам не свались, куряка!.. — Помолчав осуждающе, поинтересовался: — Чем в Ивановке прикуривал, тоже спички переводил?

— Откуда? Тоже кресалом огонь добывал.

Кресала прочно вошли в быт на хуторе. Ребята научились делать их сами. Надломленный в тисах сегмент от сенокосилки в домашних условиях нагревался докрасна, окунался в холодную воду — и вся недолга. Закалённая, пластинка высекала искры из особого вида

кремня (находили в гравии железнодорожного полотна), называемого «мыльным» — по цветовому сходству с хозяйственным мылом. От искр легко затлевалась ватка, заготовленная из подсолнуховых корзинок.

— Ты что на кремень ложил? — поинтересовался Федя.

— Одно время пользовался ватой, смоченной в крутом растворе марганцовки. Но марганец большая редкость. Кто-то додумался прокипятить вату в подсолнуховой золе — это более доступно.

— И что, вата хорошо загорается? — Это для него была новость.

— А то! Как кресь, так и есть!

— Проверю, такой золы у нас навалом. А ты кончай вредительством заниматься — не трать больше спичек на курево. Если, конешно, есть.

— Несколько коробков есть. Тоже у тёти разжились. Могу пару штук уделить.

— Мы-то обходимся и без спичек. А вот у Веры, говорила, кончаются. Из экономии к соседям за угольком бегает.

— Отдай ей пока эти, — вернул он красноголовую гребёнку. — Потом ещё принесу. А я постараюсь завязать.

— Правильно! Пока не втянулся. Иначе поздно будет.

— А вы чем огня добываете?

— Есть и кресала, но пока — при помощи зажигательной пули. Как? Ванько как-то раздобыл две обоймы немецких винтовочных патронов, а Мишка обратил внимание на цветные метки. Предположил, что пули либо разрывные, либо трассирующие. А когда надпилил у одной кончик, оказалось — зажигательная. Оболочка начинена каким-то веществом, которое на воздухе слабо горит. Окисляется. Ну, мы это дело…

Досказать мысль помешало появление Володьки.

— Идите на зайцев смотреть! — крикнул он возбужденно и тут же убежал.

Ребята спрыгнули наземь и тоже заспешили во двор. Здесь, окруженные зрителями, горделиво позировали охотники. У Бориса через плечо, схваченные за лапы брючным ремнем, висело два здоровенных русака. У ног лежала рыжая, с длинным пушистым хвостом, лисица. Не спешил освобождаться от ноши и Михаил: его, усталого и взмокшего, отягощали три таких же зайца.

Затем добыча была представлена на разглядывание и ощупывание детворе, а сами добытчики стали отвечать на многочисленные вопросы. По их рассказам выходило, что из двадцати петель, установленных вчера между кладбищем и лиманом, только шесть оказались «нестронутыми». В такое же количество попались куцехвостые, причём, один был ещё живой. Он, или только-только попался, или оказался поумней других: не стал толочь бурьян вокруг колышка, как это сделали другие, и рваться из петли. Когда к нему подошли, сидел, прижав уши. Немного покричал, пока его освобождали, будто просил помиловать; пожалев, его отпустили на волю: живи! В одну из петель угодила лиса и хоть считается зверем хитрым, задушилась. Хотели не брать, но Борис передумал: если вычинить шкуру, то будет классный воротник для «пальта» — разумеется, Вере-Мегере. От одной петли осталось «токо кружало» — унесена вместе с колышком. Остальные просто сбиты в сторону.

Такой удачи не ожидали даже сами добытчики: в пяти «зайчуганах»-матёрых, тяжеленных — было около пуда, если не больше (взвесить возможности не имелось). А поскольку привалила она именно сегодня, в день томкиных именин, то и решили всё принести сюда.

Исчерпав богатый запас впечатлений,

охотники принялись за обработку улова. Борис, которому приходилось иметь дело с кроликами, взял на себя свежевание. Миша готовил для шкурок рогатки-пяльцы. Вера, Клава и Тамара потрошили, мыли, смалили и резали на части тушки.

Тем временем землекопы вывезли из-под груши чернозём. Только за полдень, управившись, разошлись ребята до вечера по домам, обещав не опаздывать к торжеству. И ещё — не наедаться, потому как, обещали девчата, «предстоит чудненькое жаркое».

Забежав на несколько минут домой — показаться матери на глаза, Борис снова явился к Мише готовить снасти на завтра.

Первый успех — да ещё какой! — зайчатников, что называется, окрылил. Слыханное ли дело, радовались они: без ружья, без особых трудов, можно сказать — играючи раздобыть столько классного мяса! Какового они уже и не помнят, когда едали вволю. А ведь их, зайцев, ловить не переловить, только не ленись!

Правда, с проволокой небогато: десятка на три-четыре ещё, может, хватит, а там… Покрышки — они ведь штука редкая. Удастся ли найти ещё хотя бы одну? Петли, в которых побывал косой, становятся ненадёжными: гнутые, с заворотами. Удержит такая ещё хотя бы одного? И с каждым днём запас их будет убывать.

— Не рано ли ты заунывал? — заметил Борис. — Обшарим территорию МТС, поищем на станции, на элеваторе — неужели ни одной покрышки не найдём!

— Что-то они мне на глаза не попадались.

— Найдем, быть того не может! И давай уже заканчивать, скоро начнёт смеркаться.

— И правда. А то нагорит от твоей Мегеры.

Вера и в самом деле уже вышла было их выглядывать. Встретила у плетня выговором:

— Попозже явиться не могли? Я ведь просила не опаздывать!

— А вы, гражданочка, хто такие будете? Мы вас чтой-то не припоминаем, — смерил Борис её пристальным взглядом. Одетая в коричневое, с иголочки, ладно сидящее платье, надетое впервые, она и впрямь была неузнаваема. — Миш, неужели это наш Верчик-Мегерчик? Ты токо глянь, какая она красивая в этом платье!

Подбоченясь, красавица обернулась вокруг, хвастаясь обновкой и довольная похвалой.

— А без него, выходит, была уродина? — На радостях допустила она некоторую оплошность.

— Почему ж? Без платья выглядишь ещё красивше! — не замедлил воспользоваться ею острый на язычок ухажер. — Случалось видеть на ерике.

— Бол-тун ты, Борька!.. А где ж Рудик?

— Разве его ещё нет? Он ушёл из дому раньше нас.

— Ну, морда, воще! — Не иначе махнул к своей бывшей полюбовнице, — догадался Миша.

В хате, на ребячьей половине, удивительно пахло вкусным. Аромат источала большая глиняная миска, доверху наполненная обглоданными заячьими костомашками, — детвора уже поужинала. Приученная, вообще-то, ложиться одновременно с курами, она в этот раз ещё бодрствовала: пищала, визжала и кувыркалась на просторном матрасе под присмотром Володьки; для них горела лампа без стекла.

В соседней комнате, освещенной поярче, стоял продолговатый, застланный подержанной клеёнкой стол, посередине которого, в двухлитровом графине вместо вазы, красовалось с пяток по-весеннему свежих, нежных роз, явно от деда Мичурина. Подстать им выглядели и Тамара с Клавой, сидевшие напротив более дисциплинированных Феди и Ванька. Особенно бросалась в глаза виновница торжества: в шёлковой, золотистого цвета кофточке (сшитой искусно и со знанием дела, отчего не просто смотрелась, но поистине украшала владелицу), она являла собой — ни дать ни взять — сказочную королеву. Так, по крайней мере, показалось Борису.