Нестор Махно
Шрифт:
Все заулыбались.
— Во какой у нас народ! — воскликнула Галина, обращаясь к начальнику политотдела. — Вокруг бои, а честность не теряем. Пришлем к вам человека, дядя Гриша, и заберем коня. Взамен получите здорового.
— Ну спасибо, спасибо, — кланялся Фещенко.
Коллонтай опять подумала: «Да кто же она такая, что распоряжается? И речь идет не о честности, а о собственности. Они все тут, наверное, частники?»
Ее посадили в добротную немецкую бричку, застланную дорогими коврами. Рядом оказались Галина и Калашников,
— Вы б видели, что тут было два дня назад, — сказала Кузьменко. — Женщины с вилами, топорами гонялись за чеченцами.
— И что, рубили?! — изумилась Александра Михайловна. Гримаса отвращения или страдания исказила ее лицо, по-северному белое.
— Вон копна стоит на поле. Точно в такой спрятались два джигита. Бабы их вытащили… Я сама видела, хотела остановить… Куда там! Искромсали на куски!
— За что же? — не могла понять Коллонтай.
— А мужики где? У Махно, — продолжала Галина. — Мать троих детей на их глазах эти чеченцы насиловали. А что с девушками делали? Взвод или эскадрон пропускали! Это, по-вашему, прощать?
— Какой ужас! — не могла поверить гостья. Она многое повидала. Была под пулями на Дворцовой площади 9 января 1905 года, в разъяренной толпе в Берлине в начале войны (узнали бы, что русская — растерзали). В семнадцатом владельцы бань едва не обварили кипятком, когда она организовала стачку прачек. То всё страшно. А тут же дикость! В двадцатом веке!
— Чего добиваются здесь кавказцы? — спросила Александра Михайловна.
Тачанка летела по голым полям, заснеженным до самого горизонта.
— Каждый делает то, что хочет, — отвечала Кузьменко.
— А вы? — холодный ветер срывал и уносил слова.
— Свободы Украины!
— Но большевики дают ее!
Галина лишь улыбнулась крупными, горделивыми губами. Показались белые хаты, странные для северянки, да еще наполовину финки, привыкшей к серым избам. У штаба она обратила внимание на черные знамена.
— Почему не красные?
Все в тачанке переглянулись. Ответил Калашников — бывший секретарь анархической секции:
— Мы за советы и не против древнерусского стяга победы. Но нам ближе флаг Французской революции — символ Свободы.
У крыльца толклись зеваки. Кто-то позвал:
— Попов!
Гостья невольно оглянулась. В толпе выделялось несколько матросов. «Неужто он? Здесь?» — удивилась Коллонтай. Эсер Дмитрий Попов командовал особым отрядом ЧК, во время летнего мятежа арестовал Дзержинского, вел себя крайне агрессивно и был приговорен к расстрелу. Но бежал. Куда? Никто не знал. Неужто он? Выяснять было некогда: шли к Махно.
Увидев его, Александра Михайловна была разочарована. Мужчин ниже себя ростом, она старалась не замечать. Исключение составлял Ленин. Однако Ильич есть Ильич. А этот безбородый и безусый коротыш… Еще Батько называется!
Он
— Рад познакомиться!
Коллонтай уже привыкла, что товарищи первыми суют руки дамам, но все равно какой-то миг колебалась, прежде “чем пожать ее. Нестор заметил это: «Брезгует, что ли, комиссарша?» Смотрел колко. Доложил о победах. Взяли ближайшие городки, села. Какие — она не запомнила. Тысячи мобилизованных белыми переходят на сторону повстанцев… Махно хотел добавить: «С оружием», да вовремя спохватился. Винтовки надо еще просить у красных. Гостья в свою очередь, кажется, уловила это, длинная стерва. Она ему тоже не понравилась с первого взгляда.
Начальник политотдела сказала многозначительно:
— Поздравляю вас, работников штаба и всех бойцов! Я приехала сообщить, что отряды местных повстанцев преобразованы в бригаду новой дивизии Дыбенко. Вы, товарищ Махно, отныне комбриг Красной Армии!
Он усмехнулся, довольный. Еще бы. Официально не будучи даже рядовым, и вдруг — комбриг. Генерал! Не каждый день такое случается.
— А приказ есть? — уточнил, сверля гостью тяжелым взглядом.
— Пока нет. Будет.
«Какой самоуверенный тип. И не поблагодарил. Словно положенное взял», — поморщилась Коллонтай и сменила тему:
— Вы уже слышали, очевидно, что на нашу сторону перешел и петлюровский атаман Григорьев с двадцатью полками? Это большая подмога!
— Имя незнакомое. А где он располагается?
— На запад от Екатеринослава. Его люди тоже войдут в дивизию. Так что работы у политотдела хватает. Кстати, Нестор Иванович, сколько у вас безграмотных?
— Практически нет. Это же Украина. По два, по три класса все закончили. Верно? — попросил он подтвердить членов штаба. Те кивали. А Федор Щусь не утерпел и ляпнул:
— По три класса и по пять коридоров!
Не обратив внимания на эту пошлость, Коллонтай обнаружила, что Галины среди них нет. Кто же она тогда?
— А газеты получаете? «Правду», например, или «Бедноту».
— Присылайте, и только, — сказал Батько. Большевистская пресса его не интересовала. Вчера Билаш привез из Харькова полвагона анархической литературы и четырех хлопцев прихватил из конфедерации «Набат». Они собираются выпускать свою газету. Но начальнику политотдела незачем знать об этом. Честь и слава, что еще один бронепоезд привела.
— Мы к вам направим агитаторов и артистов, и зубастых политкомов. Обязательно! — обещала Александра Михайловна увлеченно, хотя и чувствовала, что ее слова не находят отклика. Члены штаба все так же уныло кивали. Да, не зря, не зря у них висят черные флаги.
— А где же Галина, моя симпатичная собеседница? — как бы спохватившись, спросила гостья.
— Жена, что ли? — не понял Махно. «Вот оно что! У него губа не дура, чует золото за версту!» — удивилась Коллонтай и попросила игриво: