Невинность на спор

Попова Любовь

— Не смей! Не смей говорить этими фразами! Ты притворялся, ты всегда притворялся, а я поверила! Тебе поверила!

— Потому что я не лгал! Даша!

— Ты ублюдок. Выставил все что нас связывало грязью. Ты выставил меня шлюхой!

— Я не выставлял! – ору я хватаю ее лицо ладонями, коленом давлю на ноги, чтобы не дергалась. — Я не хотел, чтобы это кто-то видел. Это же только наше. Даша. Это только мое и твое. Ведь ты любишь меня! Ты всегда меня любила. Ты принимаешь меня таким как есть, — выдыхаю в губы, слизываю со своих металлический

вкус.

Но она не понимает. Она не здесь. Ногти в тыльную сторону ладони втыкает и кровь на коже.

– Уйдем со мной. Уйдем, если любишь. Нам нельзя здесь оставаться, — и пусть вижу плохо и пусть вокруг нас стоны и вопли боли.

Хочу дернуть в сторону выхода, но она внезапно поднимает руку и сдирает с уха мой наушник.

Больная?

— Дура! – кидаюсь за ним, но в темноте ничего не видно!

Шарю по полу, судорожно вспоминая последние слова Кирилла о направлении.

А сзади ее смех. Истеричный. Болезненный.

— Неприятно оставаться в темноте?! Одному. Без поддержки. Без любви! Без моей любви! – кричит она последнее слово. Я подпрыгиваю к ней и хватаю за горло.

Даша же единственный ориентир в этом безумии. Кислород, которым я дышу. Как она смеет своим отравленными словами отбирать воздух. Убивать меня. Как она смеет лишать меня себя?

Собственные эмоции душат, и я хочу, чтобы она поняла, что и я сейчас испытываю.

— Как мы теперь отсюда выберемся? — спрашиваю, сохраняя последние остатки самообладания. Но она опять все рушит.

— Мне плевать. Я планировала здесь и умереть. У меня была любовь, но ты отнял ее.

Вырвал из сердца. Растоптал своим крутыми белыми найками.

— Ты любишь меня, — другой рукой глажу по голове. Может в окно? Второй этаж. Сломанная нога лучше пребывания здесь. – Ты любишь меня, несмотря ни на что.

— Нет, — издевательски и внутри все застывает. Как будто снежный ком с горы. Все больше. Больше.

— Что значит не любишь?! – Не люблю Марк. Не люблю. Теперь мне плевать на тебя. И с тобой я никуда не пойду.

— Любишь… — еле слышно. Что это за слова. Что это за пиздешь! Это не моя Даша говорит! Это не она! Верни мне сука, мою Дашу!

— Не люблю. Больше нет…

— Любишь, я сказал! — сдавливаю шею сильнее, теряясь в темноте собственного сознания. Но ей все равно. Слышу издевательский смех и заслонки эмоций срывает. Их так много, что я захлебываюсь. Ухожу ко дну. Тону и даже не пытаюсь всплыть. А эта тварь только издевается, душу мне рвет!

— Никто тебя не любит, ты сам говорил. А теперь и я разлюбила. – Заткнись, просто закрой рот. — Какого это Марк? Остаться одному. В темноте. Что такое удар по яйцам с этой болью! Что ты чувствуешь?!

А я не один. Не один, Даш.

Ты у меня есть. Вот такая. Больная. Выводящая на эмоции, от которых тошнит и пульсирует в висках. Дрянь, которая не понимает, когда нужно остановиться. И я не остановлюсь.

— Давай проверим.

— В голову мне

залезешь? Ты увидишь там свой поеденный крысами труп! — смеется она и я понимаю, что перед глазами туман только сгущается. Красным цветом наливается. Съедает разум, оставляя лишь одно желание. Доказать, что вранье. Что все это враньё, а моя Даша еще существует. Все еще та Даша. Та, что текла, Даже в обиду. Та, что терпела даже боль, чтобы сделать мне приятно.

Мне не нужна ее голова, там бардак. Зато между ног должна быть стабильность.

— В трусы.

Секунда на осознание и дыхание почти смешивается. Ее лишь становится судорожным. Влажным.

— Нет! – кидается с криком в сторону, но я успеваю схватить пятерней спутанные волосы.

Она кричит. Пациенты кричат. Я кричу. И эта кокофония только усиливает жажду крови. Бросаю Дашу на пол. Наваливаюсь сверху и зажимаю губы ртом. Слизываю кровь. Наслаждаюсь. Руки уже живут своей жизнью. Сжимают, рвут, царапают. И она в ответ дарит мне те же болезненно-необходимые ощущения.

Все что угодно, чтобы заглушить желание задушить ее и убить себя. Чтобы вместе. Навсегда. Без боли. Без мира. Только она и я. В вечности бытия.

— Больной ублюдок! Слезь с меня! Ненавижу! Ненавижу!

— Сначала докажу, что ты врешь. Себе. Мне. Но тело ведь врать не будет.

Рву тонкую ткань пижамных штанов. Сука… Без белья. Осознание этого окончательно сносит морально-нравственные установки. Меня никто не любит? Тогда, кому какая разница, как я буду поступать. Изнасиловать брыкающуюся любимую? Почему бы и нет. Ей же плевать. Она же ненавидит. Вот только пальцы тут же тонут в терпкой смазке между ног. Тело врать не может.

— Этого ты хотела? Этого от меня добивалась?! Траха на голом полу в псих больнице?! Хотела доказать, какой я урод, а ты мученица? Тогда мучайся! – сипло ору ей в лицо и силой сжимаю задницу одной рукой, второй доставая полувялый член. Насилие меня никогда не вставляло. Сейчас только ощущение мягкого тела Даши позволят думать о том, как внутри нее горячо влажно и узко. Позволяет не остановится на пол пути, а просто начать толкаться под ее непрекращающиеся визги.

— Не любишь?!

— Не люблю! У тебя даже не стоит! Импотент херов! — смеется в лицо, за волосы тянет. Почти рвет. Её больше нет. И меня уже нет.

Есть рука и ее лицо, с ней ударом соприкасающееся. Просто заткнись! Есть кусок ткани и ее рот, чтобы замолчала. Но бесполезно. Новый удар, а она смеется. Разворачиваю на живот и ощущение ее пухлой задницы наконец доводит член до нужной кондиции. И даже ее попытки вырваться не помогают. Вставляю и сердце почти останавливается. И Даша перестает верещать. Только пульсацией влагалища доказывает константу. Тело врать не может.

Даша больше не сопротивляется.

Просто лежит и ждет. И я проталкиваю руки под живот. Задираю футболку и сжимаю ее охренительные титьки, тут же касаясь твердых сосков.