Незаметная вещь
Шрифт:
«Ничего не произошло, – подумала Оксана. – Я ведь не подумала, что делать, если ничего не произойдет».
Николай улыбнулся и сказал:
– Доброе утро.
– Доброе утро, – ответила Оксана. Глупые мысли в ее голове попрыгали немножко и сразу сложились в слова. – Я все поняла. Я не хочу, чтобы ты был моим любовником, я не хочу, чтобы у нас был роман. Я хочу за тебя замуж. Хочу от тебя детей. Двоих. У меня не было никаких мужчин до тебя. Правда…
Николай засмеялся:
– Ты чудо, – он тоже начинал влюбляться в нее какой-то незнакомой тихой
– Мамочка, – сказала Оксана в трубку. – Я встретила человека…
– Мы не спали всю ночь!.. Мы учили тебя! На последние деньги! Кормили и одевали! У меня был гипертонический криз! Домой можешь не приходить!..
И гудки.
Вечером Оксана снова пришла к Николаю. Они снова говорили до поздней ночи и снова спали в разных комнатах. Мама больше не бросала трубку, но все еще обижалась на дочь и какого-то неизвестного Колю. Все как-то наладилось. Оксана и Николай стали жить вместе, но не как любовники, а как брат и сестра, больше всего на свете боящиеся разрушить свое непонятное, не описанное в мировой литературе счастье.
Оксана готовила и стирала, мыла пол, носила найденные под кроватью командирские часы. Друзья Николая узнавали ее по телефону:
– Оксана? Колька дома? Нет? Тогда передай ему, что…
А потом у Оксаны был день рожденья. Она спросила, можно ли пригласить подругу, и Николай ответил: «Конечно, это же твой день рожденья».
И подруга пришла. Ее звали Света. Она была профессиональной дизельной феминисткой и, кажется, лесбиянкой. Зарабатывала она тем, что ездила на международные феминистские конгрессы, рассказывала, как в России женщины чинят рельсы, и получала за это гранты и гонорары.
– Очень приятно, – сказал Николай, протягивая Свете руку.
– Ничего приятного, – ответила Света и руки заложила за спину.
Она хамила весь вечер. Она говорила глупые колкости и словно бы проверяла степень долготерпения Оксаниного, как она думала, любовника. Наконец она сказала:
– Ты… Иди мой посуду. А мы тут поговорим.
– Что? – переспросил Николай.
– Имеем мы право поговорить?!
– Это мой дом, – сказал Николай тихо.
– И на этом основании ты хозяин жизни?
– Жизни нет, но этого дома да.
– Грубая… – Света держала паузу, и взгляд ее был отрепетированно свинцовым, – похотливая… скотина…
Николай сказал только:
– Вон… – очень тихо. – Вон из моего дома.
– Ты не можешь выгнать ее. – Оксана вспыхнула. – Она моя подруга. Если уйдет она, уйду и я.
– Как хочешь.
Спускаясь по лестнице, Оксана все время оглядывалась и ждала, что Николай побежит за ней и остановит. Но он не побежал и не остановил. Он позвонил соседу и позвал его пить водку, доедать салат «Оливье» и смотреть видеомагнитофон «Электроника-ВМ12».
– Не расстраивайся, старик, – говорил сосед. – Куда денется. Придет… Баба…
Оксана тем временем шла со Светой по улице и слушала невероятный посреди ночи вопрос:
– Ты
– Не знаю… А к тебе нельзя?
– Что ты? – Света закатила глаза и развела руками. – У меня мама дома. Она ненавидит, когда я прихожу с женщинами.
Света взяла такси и уехала, оставив Оксану одну на Воздвиженке у Военторга. Оксана полчаса походила еще по городу и вернулась к Николаю.
– Ну вот, – закричал сосед, размахивая стопкой, при помощи которой собирался произнести тост. – Я же говорил, вернется. Баба, старик, она и в Африке баба.
Оксана заплакала. А Николай сказал соседу:
– Ты о своих бабах говори… А о моих молчи лучше. Извини… Иди домой.
Пристыженный сосед вышел, а Николай взял Оксану на руки и понес в спальню. Дальше начинается всякая романтика – про то, как Николай собирал губами слезы с ее щек, и про то, как он боялся, что ей будет больно.
А потом Оксана лежала и думала, какая у него большая голова. И говорила:
– Это же счастье? Правда, это счастье? Так теперь будет всегда?
А Николай знал, что никакого «всегда» на земле не бывает. Но не говорил этого Оксане. Потому что это тайна. Настоящая мужская тайна, которую женщинам раскрывают только подлецы или трусы.
С этого дня к его невероятному счастью примешивалась всегда строгая горечь католической формулы «пока смерть не разлучит вас». Но он молчал.
Они прожили вместе уже девять лет. Они родили двоих детей. И ни разу… Ни разу за это время Николай не сказал Оксане, что рано или поздно им придется расстаться.
– Это навсегда? – спрашивает Оксана всякий раз после нежности.
И Николай отвечает как можно увереннее:
– Конечно.
Мара
Был холодный зимний день в городе Флоренции, из тех дней, когда туман сползает с холмов к Арно, камень становится мокрым без дождя, японские туристы одеваются в полиэтиленовые плащи цвета Микки-Мауса и хочется повеситься. Спасаясь от этого желания, я зашел к приятелю, а приятель повел меня к другому приятелю, а тот повел к третьему, а потом в бар, и всюду мы выпивали.
Тот памятный день я помню фрагментами и урывками. Бар, например, принадлежал парню по имени Антонио, и располагался в такой тихой улочке, что ни одна натоптанная туристами тропа по этой улочке не проходила. Поставленный на грань банкротства Антонио решил обратиться в местное общество геев и лесбиянок с вопросом:
– А вам есть, ребята, где собираться?
– Да вроде как не очень-то, – честно ответили геи и лесбиянки.
И с тех самых пор принялись собираться у Антонио, обеспечив ему спокойную старость. Кроме геев и лесбиянок, в бар ходили только друзья Антонио, то есть мы. В тот самый зимний вечер Антонио познакомил меня с девушкой по имени Мара. Была ли она красавицей? Скорее нет. Скорее дело в невероятной нежности, в особенном выражении ее лица и фигуры, которое у других девушек бывает только, когда они неожиданно вскрикнут от испуга или восторга.