Никита Хрущев. Реформатор

Хрущев Сергей

Справедливости ради отмечу, что удовлетворение от приравнивания к «академикам» получалось чисто моральное, не то что дополнительные, свои законные отпуска обычно копились годами, а затем приплюсовывались… к пенсии.

Реформа Академии наук вызвала множество пересудов, но серьезного влияния ни на промышленность, ни на эффективность фундаментальных исследований не оказала. Конечно, двадцать тысяч дополнительных и не пустых голов кое-что значили, без них новые компьютеры, приборы, станки, машины появились бы на несколько лет позднее, но все равно появились бы. В этом несомненный плюс, но скорее количественный, не качественный.

В самой же облегченной Академии с фундаментальными исследованиями не стало ни лучше, ни хуже. Кто, по своим способностям и таланту, мог

ими заниматься, так и продолжал свои занятия, а «просто ученые» по-прежнему искали «инженерные» заказы на стороне.

Талант человека проявляется спонтанно и в неожиданном месте, как мы знаем из истории науки, фундаментальные открытия делались в гаражах, подвалах, сараях, которые потом преобразовывались в научные центры, и куда реже в забюрократизированных учреждениях. Пробиться там новой идее, не укладывающейся в общепринятые научные каноны, много труднее, чем где бы то ни было. Новая мысль обычно озаряет никому не известную голову, часто противоречит «здравому смыслу», а на включение ее в план работы в институте требуется одобрение «здравомыслящих» начальников всех ступеней. Даже если руководитель не ретроград, а настоящий ученый, то ожидать от него поддержки чужой, «сумасшедшей» идеи, тогда как на разработку собственного научного направления сил не хватает, не приходится. Академия в таких делах тоже не помощник, а скорее помеха, тормоз. Она, как и всякое бюрократическое учреждение, заинтересована в стабильности, базирующейся на существующем знании, а как распознать никому еще не понятное, никем не признанное, противоречащее привычному пониманию бытия гениальное открытие — никто не знает и, наверное, не узнает.

Отец еще вернется к проблеме эффективности науки. Но об этом мы поговорим позднее. Пока же академическая Москва обсуждала отставку Несмеянова, полнилась самыми невероятными слухами.

Анекдот от академика Гольданского

Итак, решение о реформе Академии и ее новом президенте принято. «Семеновцы» победили. Но неисповедимы пути Господни. Вся Москва говорит не о противостоянии Несмеянова и академических реформаторов, а о Несмеянове, павшем в борьбе с «лысенковцами», Несмеянове-жертве. Такую версию своей отставки Александр Николаевич распространил сам. В архивах Академии нет свидетельств прямых столкновений Несмеянова и Лысенко. Они друг друга не любили, но не более того. Физики Тамм и Арцимович, как вспоминал сам Несмеянов, толкали Александра Николаевича занять более четкую позицию, но тот от решительных действий уклонялся.

На правительственном уровне в присутствии Несмеянова тема генетики поднималась единственный раз, и говорил тогда в основном академик Курчатов.

В своих воспоминаниях Александр Николаевич много говорит о «генетических» претензиях Хрущева, но они адресовались Академии вообще, как при Несмеянове, так и при Келдыше. Однако людская молва зиждется на эмоциях, симпатиях и антипатиях, логикой и фактами не руководствуясь. Никто не любил Лысенко, и все знали, что отец за него горой стоит. Несмеянов с легкостью представил себя жертвой произвола. Ему поверили даже реформаторы «семеновцы», они охотно пересказывали несмеяновскую версию событий и даже расцвечивали ее «жареными» деталями собственного производства.

Вот, к примеру, байка, рассказанная любимым учеником академика Семенова — академиком Виталием Иосифовичем Гольданским, чудесным человеком, настоящим ученым, естественно, реформатором и непревзойденным мастером розыгрыша.

Итак, анекдот: «Дело было так. 1961 год. Москва. Ресторан “Прага”. Прием в честь Нильса Бора. Александр Николаевич (Несмеянов) уже знал о близкой отставке. Из уст в уста передавался слух о недавнем разговоре Александра Николаевича с Никитой Сергеевичем Хрущевым о том, что недовольный Академией наук Хрущев якобы объявил о намерении ее распустить и что Александр Николаевич (наотрез отказавшийся поддерживать Т. Д. Лысенко) ответил: “Ну что же, Петр Великий открыл Академию, а вы ее закроете!” Не знаю, верен ли этот слух, но, как говорил Нильс Бор “хорошая история не обязательно должна быть истинной…”».

Как

видите, сам Виталий Иосифович предупреждает, что это всего лишь «хорошая история», другими словами, ни на что не претендующий анекдот, пусть и академический. Но не тут-то было, со временем рассказанная академиком Гольданским под водочку в хорошей компании байка неведомым образом превращается в научный факт. Серьезные историки в серьезном историческом журнале цитируют анекдот Гольданского со ссылкой на сборник «А. Н. Несмеянов. Ученый и человек», но, в отличие от меня, уже без упоминания самого Гольданского и всех сопутствующих тому обстоятельств. Таким образом, выдернутые из анекдота «слова Хрущева» вводятся в научный оборот, пользуясь современной лексикой — «отмываются» и в дальнейшем цитируются, уже опираясь на авторитет солидного академического ежемесячника.

Такая вот история.

Несмеяновская икра

Анекдот академика Гольданского напомнил мне еще об одной истории такого рода. Теперь уже от самого академика Несмеянова.

Но сначала о серьезном. Александр Николаевич Несмеянов, несомненно выдающийся ученый, основатель научной школы химии электроорганических соединений, зачинатель металлоорганики, по отзывам его сотрудников — чудесный человек. Неслучайно сразу после отставки Несмеянова в 1962 году Академия наук присудила ему свою высшую награду — медаль Ломоносова. О Несмеянове ученом и человеке отец тоже всегда отзывался положительно и уважительно. Я уже об этом писал. Он вообще оставил после себя добрую память. Кроме чисто научных достижений при Несмеянове построили Московский университет, он заложил научный центр в Пущино. Другое дело, что президентство Несмеянову оказалось не по плечу…

Ну а теперь обещанная история. Я, человек от проблем химии очень далекий и об академике Несмеянове получил очень своеобразное представление. После войны Александр Николаевич увлекся проблемой искусственной пищи, занялся синтезом протеинов. Только так, казалось ему, удастся спасти от голода и вымирания быстрорастущее население Земли. Все это очень серьезно и благородно. Первым его практическим результатом почему-то стало создание искусственной икры. В 1960-е годы о ней трубили газеты, научно-популярные журналы посвящали ей обстоятельные статьи. Как мне объясняли понимающие в химии приятели, в отсутствие полимеров и полимерной промышленности, получение тонюсенькой, к тому же съедобной, оболочки икринок, квалифицировалось как серьезное научное достижение. Научное, но не гастрономическое. В магазинах я тогда несмеяновскую икру не встречал, там торговали натуральной осетровой по рубль девяносто (новых) за сто граммов.

Мне довелось попробовать искусственную икру по рецепту академика Несмеянова только в 1987 году. В таллинской гостинице «Выру» собралось представительное международное совещание по вопросам вычислительной техники. Утром и днем мы заседали, обсуждали технические проблемы, спорили, а по вечерам отдыхали. Времена наступили перестроечные, еще не совсем голодные, но с закуской стало туговато, а с выпивкой, под прессом горбачевской борьбы с алкоголизмом, вообще никак. Правда, в Таллине удавалось купить дешевый кубинский ром, по три рубля за бутылку, наполненную содержимым, крепко отдававшим керосином. Ром везли с Кубы в танкерах, доставлявших туда самолетное горючее. Танкеры, перед заполнением ромом, конечно, тщательно промывали, но попробуйте налить ром в бутылку из-под керосина, и вы сами поймете, что мы пили в Таллине.

В гостиничном буфете неожиданно оказались баночки от настоящей икры, голубые, с осетром на этикетке, но заполненные икрой искусственной. Икра смотрелась аппетитно, крупная, блестящая, икринка к икринке, вкус тоже — натурально-икряной. И ценой всего рубль за 50 граммов. Брали нарасхват. Вот только губы от икры быстро чернели, а оболочки икринок не прожевывались, рвались и миниатюрными пакетиками, напоминавшими полиэтиленовые, налипали на зубах. Но мы быстро приспособились, высасывали содержимое, а остальное выплевывали. Не знаю, как другим, а мне икра понравилась, под ром она шла хорошо.