Ночь без алиби
Шрифт:
Каждая секунда молчания давит непосильным грузом Фриц беспомощно озирается и встречает мой враждебный взгляд.
– Ну, я сказал так, вообще, - в замешательстве бормочет он.
– Зачем же ему тогда делать такие вещи?
– Да, зачем?
– повторяет Вюнше, как бы размышляя.
– И все же какую вину вы имели в виду? Вину в каком конкретном преступлении?
– Вину… дело могло касаться… касаться только убийства, - пролепетал Фриц.
– Убийства?
– Вюнше, кажется, перестал соображать. Он с удивлением смотрит на Фрица и качает головой.
– Ну какое отношение имеет конверт к убийству, не понимаю.
Фриц, выпучив глаза, оглядывает
– Я так предполагал, - отвечает он упавшим голосом.
– Ага.
– Вюнше записывает ответ брата и тут же дает ему подписать протокол допроса.
Продолжение очной ставки успеха не приносит. Каждый остается при своих показаниях. Вюнше и Гартвиг расспрашивают Фрица о каких-то бессмысленных деталях: где я стоял, когда он вошел в комнату; где лежал топор; что делал отец; как мне удалось снова завладеть конвертом, раз они оба напали на меня… Я перестал слушать и раздумывал о главном. Наконец Фрица выпроводили. Я не сомневался, что они упустили нить и распутать клубок им будет нелегко.
Старик вошел, скособоченный, как обычно. Увидев меня, он торжествующе усмехнулся. Грозный взгляд Вюнше и цепкие пальцы надзирателя усаживают меня обратно на стул, с которого я мгновенно вскочил.
– Пожалуйста, расскажите еще раз подробно, что #769; случилось прошлой ночью. Ваш сын Вальтер, кажется, намерен извратить факты. В его затруднительном положении это понятно, но не похвально.
Черт бы побрал этого Вюнше! Почему он верит другим больше, чем мне? И почему не вмешивается прокурор? То они прекрасно действуют рука об руку, а через несколько минут дают себя водить за нос и даже не замечают этого. Я уже надеялся, что Фрица взяли в клещи - ведь он запутался в своем вранье, - а они вдруг прекратили допрос. Но поверят ли они мне вообще после того, как я с самого начала столько скрывал? Тем не менее…
Старик другими словами повторил то, что уже сообщил Фриц. Он настаивает на своем, несмотря на мои возражения… Потом опять начинается копание в мелочах. Непостижимо. Неужели весь мир сошел с ума? Скорее бы уж осудили меня и конец…
– Где стоял обвиняемый, когда вы вошли в комнату?
– спрашивает Вюнше.
– У шкафчика. Он собирался положить шкатулку на верхнюю полку.
– Ваш сын Фриц сказал, что его брат еще находился у стола и запирал шкатулку.
Старик задумывается, потом неуверенно подтверждает.
– Да, верно, так оно и было.
– Значит, топор лежал на столе рядом со шкатулкой. Обвиняемый сразу схватил его, когда вы вошли, или у вас начался разговор?
– Нет, нет, он взял его со стола и сразу кинулся на нас.
– Топор действительно лежал на столе?
– уточняет Гартвиг.
– Да, разумеется.
– Так, так, - бормочет Вюнше и листает протоколы.
Мне кажется, что сегодня у него добавилось морщин на лице. Когда же он спал?
– подумал я.
С явным удивлением Вюнше читает.
– Нет, топор был прислонен к ножке стола, заявил другой свидетель… Пожалуйста, вспомните получше. Показания должны быть точными.
– Извините, я малость устал, господин комиссар. Конечно, он был у ножки стола.
– А может быть, лежал на диване?
– спокойно замечает Гартвиг.
Прищурившись, старик беспокойно озирается. Встретив мой горящий ненавистью взгляд, он отводит глаза. Фриц не поможет, он сидит в коридоре.
– Итак, где находился топор?
– спрашивает Вюнше.
– Я… я точно уже не помню, - бормочет старик. Постепенно я начинаю
Допрос продолжается.
Гартвиг: Значит, драка началась сразу и, когда вы хотели задержать Вальтера, он выпрыгнул в окно?
Вайнхольд: Верно, все в точности. Подумать только - в закрытое окно! Это не каждый сумеет, тут уж надо, чтоб тебя здорово припекло!
Вюнше: А конверт был в шкатулке?
Вайнхольд: Нет.
Вюнше: Так ли?
Гартвиг: Другой свидетель сказал, что в шкатулке.
Вайнхольд: Этого не может быть. Иначе он не смог бы взять его с собой. Фриц, видать, ошибся.
Вюнше: Вот именно. Но как же можно так ошибаться? Непонятно. Или вы опять забыли?
Старик сжимает губы. Мне это знакомо. Он свернулся сейчас, как еж, решил быть осторожнее. Но при каждом ответе путается и вынужден поправляться. Несколько раз он попадается в расставленные Вюнше ловушки так глупо, что мне даже становится его жаль. Наконец он капитулирует, не может точно припомнить…
Старика выводят в соседнюю комнату. Снова вызывают Фрица.
Теперь Вюнше и Гартвиг, исходя из моих показаний, сопоставляют их с ответами старика и начисто сбивают Фрица с толку. Лица допрашивающих предельно сосредоточены. Казавшаяся поначалу нелепой игра в вопросы-ответы превратилась в упорную борьбу.
Нас допрашивают поодиночке, делают мне очную ставку то с Фрицем, то со стариком; потом выводят меня в соседнюю комнату и вызывают обоих «свидетелей»; те говорят что-нибудь невпопад либо отмалчиваются. Мне все слышно, так как надзиратель неплотно прикрыл дверь.
Я испытываю жгучий стыд! Ведь Гартвиг с Вюнше стараются помочь мне. Теперь я не сомневаюсь - особенно после того, как побеседовал с ними наедине, - что они верят мне, борются за меня. Как же я осложнил им дело своим дурацким молчанием на первых допросах! Кажется, они понимают, что со мной происходит, я не слышу ни одного резкого слова в свой адрес. Но это их понимание, полное упрека, куда больнее, чем нотации или головомойка.
И снова я у стола. Наверно, уже полдень. Вюнше, поглядывая на меня, устало перелистывает протоколы.
– Вы сослужили себе плохую службу, - говорит он с сожалением.
– При условии, конечно, что вы не отклонялись от правды. Свидетели противоречат друг другу во всем, за исключением главных фактов. Главные - совпадают без единого зазора и в точности восстанавливают то звено в цепочке доказательств, которое было выбито свидетельством Сони Яшке. Накануне вашего освобождения прокурор просил вас, чтобы вы немедленно сообщали нам обо всем подозрительном. Для вашей же пользы. Чтобы доказать вашу невиновность. А вы что? Затеяли игру с вашей свободой и с нашей работой. Вместо того чтобы действовать последовательно и целеустремленно… Как вы могли проявить такую безответственность, легкомыслие? Хорошо, судя по тому, что вы рассказали, вы осознали свои ошибки, раскаялись в своей самодеятельности и сообщили все, что вы знали и о чем догадывались. Мы верим вам. И понимаем также, что вчерашние события застали вас врасплох, что у вас не оставалось времени разумно осуществить ваше решение, потому что приняли вы его, к сожалению, поздно, если не слишком поздно.