Ночь падающих звезд. Три женщины
Шрифт:
— Изумительный пейзаж, — вежливо подтвердил Максим. Его тоже удивляла ее экипировка под панка: бравада была очевидна.
— Вы чего такие кислые? Может, из-за нас? — не удержалась Нини.
— Вот еще, — Лусиан бросил на нее презрительный взгляд. — Этот тупоумный Хабердитцель смылся. И мы остались без машины. Дерьмо! Придется теперь ехать дальше в Гретна-Грин.
— Ах, нет! — воскликнула Нини, — Вы тоже хотите жениться?
— Что значит — тоже? — в два голоса вскричали Амелия и Лусиан.
Но прежде чем разговор принял столь интересный оборот,
— Привет, па! — Она подбежала к нему, бросившись в объятия. Чувствовалось, что у обоих совесть нечиста.
— Мы вскоре отъезжаем, — произнес Тео, напрасно стараясь напустить на себя строгий вид. — Я искал тебя. Где ты была?
Мы завтракали в номере. — Амелия избегала его взгляда. — Лусиан и я.
— Ага.
Они прогуливались вокруг отеля, по парку с разросшимися кустами рододендронов и деревьями, листья которых тихо шелестели — нет, нежно трепетали — на легком утреннем ветерке. Но в любом случае это выглядело завораживающе красиво. Птицы заливались, как в Ламмвайлере, только здесь трели их были более красивыми, звучали как-то по-шотландски. Но возможно, так казалось потому, что здесь они были не дома, а всего лишь проездом.
Профессор остановился, положив обе руки на плечи Амелии. Он вздохнул, улыбнулся, рассматривая ее всклокоченные волосы и боевую раскраску лица, чего она обычно не признавала, поцеловал в уголок уха — единственное место, оставшееся ненакрашенным, и сказал:
— Послушай, детка, я очень люблю тебя и благодарен, что беспокоишься обо мне и поехала за мной. Хотя это меня и не совсем устраивает. Я нахожусь сейчас в глубоком кризисе. Если ты скажешь, что это возрастные явления, я вынужден буду возразить тебе. Я просто в это не верю. Кроме того, ко мне нельзя подходить с общепринятыми мерками.
Несколько мгновений Амелия молча внимательно смотрела на него, затем спросила:
— Каково же объяснение всему этому?
Амелия не доверяла своему отцу. В последнее время он стал непредсказуемым, что объяснялось либо поведением Дуни, либо так называемым кризисом. Кроме того, она признавала, что и сама являлась источником волнений. Она впервые вырвалась из изящного мирка высшего круга венского общества, представители которого любили встречаться на своих виллах на Земмеринге, элитарном высокогорном курорте, там, где вырос Максим — травмированный разводом родителей ребенок, но, тем не менее, надежно оберегаемый, изнеженный и — скучный. Совсем другим оказался Лусиан.
Он всего добивался сам, желая во что бы то ни стало стать хорошим музыкантом, создателем песен, был бунтарем по натуре, способным, как ни странно, на невероятную нежность. Открытие для Амелии. И это больше всего ее пугало.
Как это все объяснить отцу?
У него сейчас, как и у нее, не все ладилось. Они поняли это, печально посмотрели друг на друга и вздохнули.
— Глупо, да? — сказала Амелия. — Мы оба отправились в далекое путешествие, ты из-за Дуни, я из-за тебя, и вот стоим теперь здесь и не знаем, что будет дальше. Господи! — Амелия воздела руки к небу и воскликнула с упреком: —
Тео удивило подобное проявление эмоций. Он быстро оглянулся, но, к счастью, никого поблизости не оказалось, и спросил с невиннейшим выражением лица:
— Что ты имеешь в виду, дорогая?
— Ну, ладно. Ты говорил с Дуней?
Тео кивнул, избегая взгляда дочери.
— Тогда почему ты едешь дальше, а не остаешься с ней?
Тео молчал.
— Тогда я скажу тебе: потому что вы не подходите друг другу! Подожди, дай мне сказать. Вы это давно уже поняли, только боитесь признаться. Так и дергаетесь всю жизнь…
— Как дергаемся? — ошарашенно переспросил Тео. — Как блуждающие огни, вот как!
— Блуждающие огни не дергаются, бессмысленное сравнение.
Но Амелия не дала себя сбить с толку. Она не собиралась говорить литературным языком, просто хотела высказать свое мнение. Сейчас и здесь!
— Может, вы и любите друг друга, допускаю, но не подходите.
— Послушай, это…
— Вы взрослые люди, которые просто задирают и травмируют друг друга.
Конечно, встречается чудовищно сильное сходство, близость по духу, но в данном случае этого нет.
Тео недоверчиво смотрел на свою дочь. Кто говорил сейчас — столетний мудрец?
— Ты должен понять, папуля. — Она погладила отца по щеке, как преисполненная любви дочь из сказки. — Лучше остаться одному, чем сожалеть потом. Кроме того, ты нашел утешение на стороне, как и я. Вот где заяц зарыт.
— Собака зарыта, — поправил он, подавленный подобными высказываниями.
— Да плевать.
— Что ты подразумеваешь под «утешением на стороне»? Ну, допустим, ты и Лусиан, этот твой напомаженный Максим и Нини, но я — как могло тебе прийти в голову, что я…
— Ты влюбился в руководительницу группы, — пожав плечами, прервала его Амелия. — Не притворяйся, пап. Трудно было не заметить вас сегодня ночью. Она того же типа, что и Дуня, по крайней мере, внешне. Поздравляю, папуля!
Он скептически посмотрел на нее. Нет, ни следа иронии. Она на самом деле так считала. Он обнял ее.
— Спасибо, детка. Ах, ты удивительная девушка и определенно станешь хорошим врачом, вот только…
— Что только?!
— Твои сравнения ужасны, — простонал Тео. — Дергающиеся блуждающие огни, зарытые зайцы.
Они рассмеялись, и все стало на свои места, во всяком случае, пока. И поскольку обиженный Хабердитцель умчался на машине, а Амелия и Лусиан охотно посетили бы Гретна-Грин, то Никола согласилась взять их с собой в автобус. Несколько мест («самые задние, если ничего не имеете против») оставались еще свободными.
Они ничего не имели против, конечно, нет, даже наоборот.
Спутники обрадовались возможности познакомиться с дочерью «господина профессора», «ее друг» был также сердечно принят, особенно Николой, одолжившей ему накануне вечером свою серебряную гитару — привилегия, которой удостаивались немногие.