"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Но все равно хорошо. Птички поют. Тишина. Благость, одним словом. Да, это тебе не Москва.
– Чем занимались сегодня в пионерском лагере?
– Ну… Нам рассказывали об истории России. А потом пришел господин Циолковский и прочитал нам лекцию о жизни на Марсе.
Я не удержался от ухмылки и цитаты:
– Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке это неизвестно. Наука пока не в курсе дела…
Георгий моего юмора не понял и серьезно возразил:
– А господин Циолковский считает, что наверняка есть.
– Ну, если господин Циолковский так считает, то оно конечно.
Представив себе Константина
– А по истории России вы до какого момента дошли?
– До воцарения династии Романовых.
– Понятно. Кстати, сынок, ответь – а кто такой помазанник Божий?
Мальчик серьезно на меня посмотрел и ответил:
– Это – ты.
Да уж, устами младенца, как говорится…
– А если не брать меня персонально. Кто это вообще?
– Это государь император Всероссийский.
– Верно. А что, по-твоему, означает венчание на царство?
Георгий задумался на секунду, ища подвох в вопросе, затем ответил уже менее уверенно:
– Ну, это когда наследник престола становится императором.
Качаю головой.
– Нет, сынок, не совсем. Например, твой папа стал императором четыре месяца назад, а обряда венчания на царство и коронации еще не было. Так что это не одно и то же. Да, я – полновластный правитель России, но венчание на царство мне только предстоит. Но я не об этом хотел с тобой поговорить.
Мальчик пытливо смотрит на меня. А он реально повзрослел за эти месяцы. По взгляду никак не скажешь, что ему шесть лет. Удары судьбы не прошли даром, а общение с более взрослыми детьми ускорило и его собственное развитие. Впрочем, меньше чем через месяц ему исполнится семь. Целых семь лет. М-да.
– Я хотел поговорить с тобой. И как отец с сыном, и как мужчина с мужчиной, и как государь с графом. Пусть ты пока не приносил мне присягу верности, но полагаю, что я смею на нее рассчитывать, а, граф?
Георгий несколько озадаченно на меня глянул, а затем склонил голову.
– Да, государь.
Нет, ну что за умница! Отвечаю так же официально:
– Благодарю вас, граф.
А затем заговорил уже значительно мягче, однако отнюдь не как с ребенком.
– Сын, пришла пора взрослого разговора. Дети императоров взрослеют быстро, и я уверен, что ты поймешь то, что я тебе сейчас собираюсь сказать. Да, император – помазанник Божий, ты верно это сказал. Он возвел меня на престол всероссийский, хотя я и не хотел этого. Человек предполагает, а Господь располагает. Так говорят. И это полностью относится ко мне. Я должен править и должен исполнять свой долг государя до самого конца, вне зависимости от желаний и обстоятельств. Ты меня понимаешь?
– Да, папа. Но…
– Что?
– Но ведь дядя Ники отрекся от престола. Выходит, он нарушил свой долг государя?
Серьезно смотрю ему в глаза. Он взгляд не отводит, вопросительно, но твердо глядя на меня. Да, мальчик далеко пойдет.
– Георгий, я мог бы сказать сейчас то, что говорю обычно другим людям про этот случай, но мы с тобой договорились говорить прямо и откровенно, как отец с сыном и как два дворянина нашей империи. Поэтому тебе я скажу так, как есть. Да, твой дядя Ники нарушил свой долг государя и свою присягу, данную Богу и народу. Да, были обстоятельства, которые могут объяснить
– Да, папа. Германцы заняли три провинции. И еще там гражданская война.
– У нас все было бы значительно хуже, уж поверь мне на слово. Я знаю, о чем говорю.
Мальчик серьезно кивнул.
– Так вот, сын. Я не хотел короны, но и отказаться, зная, чем это все закончится, я тоже не мог, не имел права. И раз уж старший брат проявил малодушие, значит, я, как младший брат, должен был, словно на поле боя, подхватить падающее знамя и нести его вперед. Полк не существует без знамени, а империя без императора.
Мы какое-то время шли молча. Георгий обдумывал мои слова, а я не хотел ему мешать. Наконец мальчик тихо проговорил:
– Из-за того, что дядя Ники изменил своей присяге, погибла моя мама…
Я стиснул зубы. Да, под этим углом я на проблему не смотрел. Вот уж действительно.
– Да, сын. Получается так.
Помолчали. Каждый думал о своем. И я не хотел бы быть на месте Николая, когда тот посмотрит в глаза моему сыну. Что ж, за все надо платить. В том числе и за малодушие. И уж тем более за измену присяге. Я имел право так говорить, потому что знал, что Николай отрекся бы в любом случае, и мое появление в этом времени изменило лишь ход истории, но отнюдь не это позорное обстоятельство. Что ж, пусть им там, в поезде, икается. Ему и его драгоценной Аликс.
– Впрочем, сын, дядя Ники своим отречением породил проблему, которую нужно срочно решать. Наши законы не позволяют императорам отрекаться. И уж тем более отрекаться за сына. Мы уже имели заговор и мятеж в попытке усадить Алексея на трон. Мятеж подавили, но мое положение очень зыбко. Угроза еще не минула. И если переворот случится, то не пощадят ни меня, ни тебя, понимаешь? И не важно, что ты не имеешь прав на престол. Это ничего не изменит. Ты можешь погибнуть в любом случае.
Георгий поежился, но затем расправил плечи и посмотрел с каким-то вызовом.
– Но ты же не дашь им устроить переворот?
Смотрю ему в глаза и серьезно киваю.
– Не позволю.
Мы вновь пошли по дорожке. Я продолжал говорить.
– Однако такое положение опасно и нетерпимо. Неопределенность во власти ставит Россию перед лицом смутного времени. Вам должны были рассказывать о временах Древней Руси. Тогда раздробленная Русь не устояла и на несколько веков попала под иго. Было в нашей истории еще несколько периодов неопределенности во власти. Было так во времена, когда пресеклась прямая ветвь Рюриковичей на российском престоле. Тогда Смута обрекла Россию на многие годы бед, а саму ее едва не победили поляки, взявшие Москву и даже пытавшиеся усадить на русский трон своего короля. Русь тогда выстояла, и на царство была призвана династия Романовых. Прошел век, и Петр Великий допустил ошибку, внеся беспорядок в правила престолонаследия. И в России вновь начался беспорядок, именуемый историками эпохой дворцовых переворотов. Лишь Павел Первый смог восстановить определенность в этом вопросе, и более чем сто лет в России не было угрозы смуты.