Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)
Шрифт:
— Ну, попадись он в мои руки, я бы ему отплатил за нашего сокола… Я с него живого кожу содрал бы!
Володыевский закусил свои белобрысые усики и посмотрел на Бурлая таким взглядом, каким смотрит собака на волка, которого ей нельзя схватить за горло.
— Я затем и говорю тебе его имя, пан полковник, — сказал Жендзян. "Ну, и растет же этот щенок на утешение дьяволу!" — подумал Заглоба.
— Только, — продолжал Жендзян, — он не так виноват, его вызвал сам Богун, не зная, на какую саблю наткнется. Но там был другой шляхтич, величайший враг Богуна, который увез от него княжну.
—
— Да тот старый пьяница, что притворялся другом Богуна.
— За это мы его повесим! — воскликнул Бурлай.
— Дураком я буду, если я не обрежу уши этому щенку, — проворчал Заглоба.
— Его так изрубили, — рассказывал Жендзян, — что другой не перенес бы таких ран, но у нашего атамана душа бодливая, и он выздоровел, хоть с трудом, но добрался до Влодавы. А уж там бы не справился, если б не мы. Мы его отправили на Волынь, где наши, а нас он послал за девушкой.
— Ой, погубят его эти чернобровые, — проворчал Бурлай, — я ему давно это пророчил. Не лучше ли было ему по-казацки поиграть с девкой, а затем камень на шею, да и в воду, как мы делали это на Черном море…
Володыевский едва удержался, так в нем было оскорблено чувство уважения к женщине. Заглоба рассмеялся и сказал:
— Конечно, лучше!
— Но вы — добрые друзья! — сказал Бурлай, — вы его не оставили в нужде; а ты, малый, — обратился он к Жендзяну, — ты лучше всех, я тебя еще в Чигирине знал и видел, как ты ходил за нашим соколом и голубил его. Знайте, что и я ваш друг, — говорите, что вам нужно: молодцов или лошадей? Я вам все дам, чтобы вас не обидели на обратном пути.
— Молодцов нам не надо, полковник, — мы свои люди и поедем своей страной; а не дай бог какой встречи, то большой толпой нам будет хуже, чем маленькой; а вот быстрые кони пригодятся.
— Я дам вам таких, каких не догонят и ханские. Жендзян воспользовался случаем:
— Да и денег атаман дал мало, у него у самого не было, а за Брацлавом мера овса стоит талер.
— Так пойдем со мной в кладовую, — сказал Бурлай.
Жендзян не заставил себя ждать и исчез вместе со старым полковником за дверью, а когда он немного спустя вернулся назад, лицо его сияло от радости и синий жупан оттопыривался на животе.
— Ну, теперь поезжайте с Богом, — сказал старый казак, — а как возьмете девушку, то на обратном пути заезжайте ко мне, дайте взглянуть на Богунову зозулю.
— Не может того быть, пан полковник, — смело ответил Жендзян, эта ляшка страсть как робка: она раз уже пырнула себя ножом. Мы боимся, как бы с нею не случилось чего нехорошего. Пусть лучше сам атаман делает с нею что хочет.
— И сделает; не будет она его бояться. Ляшка-белоручка! Казак-запорожец ей не по нраву! — ворчал Бурлай. — Поезжайте с Богом! Недалеко вам уж ехать.
Из Ямполя было уже недалеко до Валадынки, но дорога была трудная, или, скорее, бездорожье, ибо местность была пустынная и лишь кое-где заселена людьми и застроена. Поэтому от Ямполя они свернули на запад, удалясь от Днестра, чтобы идти по течению Валадынки к Рашкову, только этим путем и можно было попасть в Яр. Занимался уже рассвет, тогда кончился пир у Бурлая; Заглоба рассчитывал, что до захода солнца они не смогут найти Яра,
— Смотрите, как дружно живут казаки, как они поддерживают во всем друг друга. Я не говорю о черни, которую они презирают; и если черт поможет им отнять у нас власть над ними, то они будут управлять ею хуже нас; но, живя в братстве, они готовы идти друг за друга в огонь и в воду, не так, как наша шляхта.
— Ну, какое, ваша милость! — возразил Жендзян. — Я долго жил между ними и видел, что они, точно волки, дерутся друг с другом; и если б не Хмельницкий, который держит их в повиновении силой и политикой, то они уже давно бы перегрызлись. Но Бурлай — славный воин, и сам Хмельницкий уважает этого старика.
— А ты, верно, полюбил его, потому что он позволил тебе обобрать себя. Эх, Жендзян, Жендзян! Не умереть тебе своей смертью.
— Что кому суждено, пане; ведь врага провести и похвально, и Богу угодно.
— Да я и не это в тебе порицаю, а твою жадность. Это мужицкое чувство, недостойное имени шляхтича, и за это ты будешь наказан.
— За это я не пожалею Богу на свечку, чтобы ему была корысть от меня и чтобы он благословил меня и впредь, а то, что я родителям помогаю, это не грех.
— Ну и пройдоха же он! — воскликнул Заглоба, обращаясь к Володыевскому. — Я думал, что вместе со мной будут схоронены и мои фортели, но вижу, что он еще половчее будет. Благодаря хитрости этого слуги мы освободим княжну из рук Богуна с его же разрешения и прокатимся на бурлаевских жеребцах. Видел ли ты что-нибудь подобное?.. Посмотришь на Жендзяна, подумаешь, что за него и ломаный грош дать жалко, а он…
Жендзян самодовольно улыбнулся и ответил:
— Разве вам от этого хуже?
— Ты мне нравишься, и если б не твоя алчность, я взял бы тебя к себе на службу. Но раз ты провел Бурлая, то я прощаю тебе, что ты назвал меня пьяницей.
— Да ведь это не я назвал так, а Богун.
— Бог его за это и наказал, — возразил Заглоба.
В этих разговорах прошло утро, а когда солнце поднялось высоко на небо, наших путешественников охватило раздумье: через несколько часов они должны были увидеть Валадынку. После долгого путешествия они были наконец у цели, но тревога, естественная в таких случаях, закралась в их сердца. Жива ли еще Елена? Если жива, то найдут ли они ее в Яре? Горпина могла увезти ее или в самую последнюю минуту скрыть ее в неведомых им пещерах, или даже убить. Препятствия не были еще устранены, опасность еще не миновала. Правда, у них были все знаки доверия Богуна, и Горпина должна была признать в них послов, исполняющих его волю, но если духи или черти предостерегут ее? Этого больше всего боялись Жендзян и Заглоба, который, несмотря на то что изучил черное искусство, думал об этом не без волнения. В таком случае они застали бы Яр пустым или, еще хуже, застали бы там казаков из Рашкова, скрытых в засаде. Сердца их бились тревожно, и когда они несколько часов спустя заметили издали блестящую ленту воды, красное лицо Жендзяна немного побледнело.