Охота на сыщиков
Шрифт:
Элис наблюдала за ним, не скрывая улыбки.
— Все равно жарко! Пойду-ка приму душ, — вдруг заявила она. — А потом, может, схожу в кинотеатр с кондиционером. Ты ведь не против?
— Нет, — буркнул Хэнк.
Элис подошла к кровати и постояла, глядя на него сверху вниз.
— Да, пойду-ка я под душ.
Зацепив пальцами резинку, она начала медленно-медленно стягивать трусики. Трусики наконец упали на пол, она перешагнула через них и встала вплотную к кровати, улыбаясь Бушу.
Он не шевельнулся.
— Спи крепко, милый, — шепотом пожелала ему Элис и ушла в ванную.
Хэнк услышал звук бьющей из душа воды. Он лежал на сырой простыне и слушал монотонный звук падающей воды, потом сквозь него прорвался телефонный звонок, расколовший повисшую в комнате тишину.
Буш сел и поднял телефонную трубку.
— Алло!
— Буш?
— Слушаю.
— Это Хэвилленд. Давай сюда по-быстрому.
— А что случилось?
— Знаешь этого новичка Клинга?
— Ну?
— Его только что подстрелили в баре на Калвер.
Глава 12
Когда Буш примчался в участок, кабинет следственно-розыскного отдела напоминал больше раздевалку какого-нибудь бойскаутского клуба. Здесь столпилось как минимум дюжины две подростков плюс около дюжины детективов. Детективы, стараясь перекричать друг друга, без остановки выпаливали вопросы, ответы на которые следовали на двух языках. Короче, в кабинете стоял бедлам, как после взрыва водородной бомбы.
Все подростки были одеты в одинаковые багряно-золотистые куртки с надписью „Гроверы" на спинах. Буш поискал Кареллу в битком набитой комнате, разглядел наконец среди взбудораженной толпы и стал пробираться к своему напарнику. Детектив Хэвилленд, дюжий грубиян с ангельским личиком, пухлым и розовощеким, орал на одного из мальчишек:
— Кончай мне мозги пудрить, молокосос вонючий, а то все кости переломаю!
— Только попробуй, бычина позорный! — смело бросил вызов пацан, и Хэвилленд отвесил ему оплеуху.
Подросток попятился назад, столкнувшись с проходившим Бушем. Буш шевельнул плечом, и пацан, словно задетый шершавым боком мчащегося во весь опор носорога, отлетел обратно в объятия Хэвилленда.
Карелла среди всего этого гвалта пытался допрашивать двух подростков.
— Ну, кто стрелял?
Пацаны синхронно пожимали плечами.
— Посадим всех как соучастников, — пообещал Карелла.
— Какого черта тут у вас стряслось? — поинтересовался у него подошедший Буш.
— Понимаешь, мы с Клингом пошли выпить пива. Тихо, спокойно посидеть за стаканом пива после работы. Я уехал, а он остался. А когда через десять минут тоже собрался домой, на выходе на него набросилась эта шпана. В суматохе кто-то из них его и подстрелил.
— Как
— В больнице. Пуля 22-го калибра. В правое плечо навылет. Полагаем, стреляли из самопала.
— Думаешь, это связано с теми двумя убийствами?
— Очень сомневаюсь. Уж очень почерк непохож.
— Но тогда почему? За что?
— Откуда, черт побери, мне знать? Похоже, весь город решил, что открылся сезон отстрела полисменов. — Карелла повернулся к своим двум подопечным: — Вы оба там были, когда вся ваша свора набросилась на полисмена?
Пацаны продолжали упорно молчать.
— Ладно, ребята, как хотите. Играйте в молчанку. Посмотрим, что это вам даст. Посмотрим, сколько „Гроверам“ осталось жить — с таким-то обвинением! — пригрозил Карелла.
— Да не стреляли мы ни в какого полисмена, — сказал один из мальчишек.
— Нет? Он сам себя подстрелил?
— Думаете, мы психи? Стрелять в быка, придумал тоже.
— Это был патрульный, — поправил его Карелла, — а не детектив.
— Ну да, в пиджачке, — усомнился первый парнишка.
— Полисмены носят штатское платье во внеслужебное время, — почти в уставных терминах проинформировал пацанов Буш. — Что на это скажете?
— Никто не станет стрелять в полисмена, — упорствовал первый подросток.
— Да, но кто-то все же стрелял?
Лейтенант Барнс вылетел из своего кабинета и рявкнул:
— Ну ладно, хватит! Хватит, я сказал!
В комнате немедленно воцарилась тишина.
— Кто у вас говорит?
— Я, — отозвался высокий подросток.
— Имя?
— До-До.
— Полное имя!
— Сальвадор Хесус Сантес.
— Хорошо. Подойди сюда, Сальвадор.
— Ребята зовут меня До-До.
— Ладно, иди сюда.
Сантес подошел к Барнсу. Ленивой, враскачку, хиповой походкой, которая, как считалось, одновременно выражала дерзость и хладнокровие. Ребятня в комнате заметно успокоилась и расслабилась. До-До ушлый парень, даром что ли они избрали его вести всякие толковища[41], он-то языком молотить умеет. И всю эту бузу уладит.
— Что произошло? — спросил его Барнс.
— Маленькая стычка, вот и все, — объяснил Сантес.
— Из-за чего?
— Так просто. Промеж нас прошло словечко, вот мы и собрались проучить…
— Какое еще словечко? О чем это, черт возьми, ты говоришь?
— Ну, знаете, вроде ищейка объявилась. Нюхает, нос сует, куда не надо. Знаете?
— Нет, не знаю. Объясни.
— Слушайте, папаша… — начал Сантес.
— Еще раз назовешь меня папашей, — предупредил Барнс, — живого места на себе не отыщешь!
— Во завелся, па… — Сантес оборвал себя на полуслове. — Чего вы от меня хотите?
— Я хочу знать, почему вы напали на полисмена.
— На какого еще полисмена? О чем вы?