Окутанная тьмой
Шрифт:
«Тебе тогда было только пять, а мне исполнялось одиннадцать, помнишь, как было весело в тот день? С самого утра все стояло вверх дном, по коридорам носилась прислуга, только мама и папа не нервничали, хотя должно было собраться очень много гостей – самые богатые и влиятельные люди всего королевства. Помнишь, как мы бегали на кухню, постоянно норовясь стащить что-нибудь вкусненькое, сладенькое. Ты всегда стояла около двери и караулила, чтобы никто не видел и не застал нас за воровством, а я доставала и печенье, и желе, а потом мы вдвоем, сидя под столом с длинной скатертью до пола, ели все это, не теряя ни секунды, не прекращая улыбаться. Помнишь, все кремовые розочки с тортов всегда доставались тебе, но зато я забирала себе всю шоколадную крошку, которую так не любила ты?
А ты помнишь, как красиво был крашен зал, где собрались все гости –
Зато я помню, как ты боялась всех и вся, постоянно пряталась за мной, лишь иногда выглядывая из-за пышной юбки, когда слышала какое-то интересное имя, и самое главное, тогда ты ни на секунду не отпускала мою руку, считая, что так надежней. Помнишь, какой милой ты была тогда – маленькое светло-розовое платьице с белым, словно чистый, никем не тронутый снег, поясом, маленькие туфельки с такими же маленькими аккуратными бантиками на носочках; маленькие золотые сережки-гвоздики и бумажные розочки в еще коротких волосиках, заботливо вплетенные мамой – тогда для тебя все было впервой. И в тот день ты была самой настоящей принцессой, просто маленькая фарфоровая куколка с такими чистыми, наивными карими глазами и милой искренней улыбкой. А помнишь, как тогда выглядела я?»
«Я помню не так ясно, как ты, сестра, но все же, в тот день ты была очень красивой – насколько я помню платье у тебя было голубое, с такой пышной юбкой, что я легко могла прятаться за тобой и оставаться незамеченной; туфли на небольшом каблучке, я помню, мама впервые позволила тебе обуть их, и ты светилась от счастья. А я, глупая, завидовала, уже ненавидя всем сердцем эту дурацкие розовые туфельки с этими противными бантиками. Вот волосы не помню, то ли они были завиты, то ли собраны в какую-то прическу, хорошо я запомнила только диадему с голубыми камнями, как и твое платье. В тот вечер ты была слишком боевой, а я была слишком боязливой»
«А танцы? Ты помнишь, как мы танцевали, начинали уже второй круг вальса, который я так и не научилась танцевать, и меня тут же пригласил какой-то мальчик, немного старше, чем я, помнишь? Он так застенчиво улыбался, краснел, словно превращаясь в спелый помидор, что-то неразборчиво бормотал, пытаясь позвать меня танцевать, что, в конце концов, я, не выдержав мучений этой мямли, сама потянула его к другим парам, даже забыв, что для начала неплохо было бы и поклониться. Все были, мягко говоря, в шоке от моего поведения, даже сам мальчишка наверняка пожалел, что вообще подошел ко мне, ведь я его тогда так закружила, что до конца вечера не видела.
А ты ревела под столом, помнишь, мелкий – так тихо, беззвучно, что я удивилась, тогда помню, все столы на коленях облазила, пока нашла тебя, рева. Ты плакала, потому что умела и любила танцевать, но тебя никто так и не пригласил, потому что такой маленькой была. А ты ведь так хотела, мелкий, я помню, как успокаивала тебя и как потом, через какие-то пять минут, мы, опять сидя под столом, ели желе. Оно ведь было клубничным, ты всегда любила клубнику, я это знала и помнила всегда, мы ведь еще ложками дрались за последний кусочек, который в итоге поделили поровну. Тогда было весело.
Помнишь, как потом мы, передвигаясь под столами, сбежали смотреть на звезды? Ты тогда была такой счастливой, мелкий, такой миленькой, хорошенькой, искренней и самой родной для меня, мне хотелось обнять тебя и защищать, никогда не отпускать, ни на секунду, но я не поступила так. Помнишь, как ты кричала, точнее сказать, визжала, пищала – так громко, радостно, забавно – когда увидела падающую звезду? Все гости тогда переполошились, выбежали на улицу, думая, что что-то случилось,
«Лия?»
«Что такое, мелкий, неужели мой рассказ пробудил в тебе что-то и теперь тебе есть, что сказать мне?»
«Это ведь был просто отвлекающий маневр, да, лиса? Заговорила мне зубы нашим счастливым, солнечным детством, а сама нагло лечишь меня, думаешь, что не чувствую, как осколок отошел от легкого? Ошибаешься, сестра, и не смей, никогда больше не смей так поступать со мной! Я же сказала, что мне не нужна твоя помощь, уходи…»
«Ни за ч…»
Тихий голос Лии, до этого настойчиво разрушавший хрупкую, столь дорогую для Люси тишину в ее сознании, разом умолк и затих, оставив здесь место только внеземному спокойствию, никак не приходившему после такого разговора и уже порядком надоевшему ей одиночеству. В некоторых моментах Лия была действительно права как никогда, и спорить с этим казалось просто глупо, ведь все эти воспоминания, поднимающие в горле ком, были по-настоящему дорогими для Хартфилии. Они напоминали ей о тех счастливых, радостных днях, когда все было таким простым, легким, волшебным до невозможного. Вся их дружная, крепкая семья была в сборе – мама, папа, Лия и она – больше никого им и не нужно было. Была только необходимость знать, что все они рядом, что все здоровы, что с ними все хорошо, что вот-вот, и они вновь соберутся за одним столом. Папа отложит все свои важные дела ради этого, мама снова улыбнется, так чисто и искренне, увидев двух дочерей вместе, Лия вернется из своего очередного путешествия, принеся с собой запах лесов, ветхих домиков, где пахнет уютом и камином, кучу сказок, историй и песен, а она – Люси – будет просто радоваться, как и полагается маленькому ребенку. Их детство было счастливым до того момента как эта самая счастливая нить, которую так усердно пряла Судьба, не оборвалась и не началась черная полоса, забирая из жизни девушек семьи Хартфилии, одну за другой, пока не остался один лишь Джудо наедине со своим горем. А ведь он так и не знает всей правды, не знает, что его жена – безмолвная кукла в саду бывшего Жнеца, что его старшая дочь – Смерть, что его младшенькая, самая любимая дочь мертва, хотя и бродит по миру, боясь показаться ему на глаза, ведь в этом нет никакого смысла.
Рукой Люси медленно, стараясь не упустить ничего, ни единой мелочи, проводит по ребрам, именно там, в том месте, где они были сломаны одно за другим. Но сейчас они стоят ровно, аккуратными дугами, выпирая из-под кожи и нет ни единого нарушения, где была бы какая-то неровность и недостающая часть. Хотя Люси и сама не сразу заметила, что сестра начала ее в наглую лечить, только когда ощущение пустоты и холода внутри начало исчезать, а дыра начала заполняться чем-то теплым, приятным и знакомым – ее самыми светлыми, самыми трепетными воспоминаниями, девушка обратила свое внимание на раны, которых теперь просто не было. Все же она наивно поддалась этим легким, ненавязчивым словам, уносящим ее единым порывом в ту беззаботность и легкость, которая была только в детстве. И это чувство более чем понравилось Люси, оно было безумно знакомым, близким, родным, оно настолько было необходимо ей сейчас, что отпускать его и не хотелось вовсе…
Дышать стало намного проще, впрочем, как и двигаться, вот только заменяя слабость, вновь начал пробуждаться голод, который ранее был так незаметно проигнорирован и забыт. Конечно, не мешало бы сказать Лии отдельное спасибо, прежде чем вести себя так и закатывать истерику, но вот хорошая мысль всегда приходит позже, и Люси искренне сожалеет о содеянном. Хотя внутри и есть чувство удовлетворенности, ведь Хартфилия в который раз показала свой характер, опять подчеркивая жирной красной полосой, что ей не нужна жалость, помощь и она сама справиться, вот только этот разговор и ее просьбы вряд ли помогут. Синдром старшей сестры неизлечим и сколько хочешь, сколько тебе угодно, гони надоедливую сестру, прогоняй ее – она все равно останется и, по мере своих возможностей, всегда будет рядом. Так было и есть с Лией – она бросает многие важные дела, которых у нее, как у Смерти, наверняка полно и идет к Люси, разговаривает с ней, когда не может быть рядом, пытается загладить, заровнять все ямы и пропасти, ставшие между ними за долгое время разлуки. И она, конечно же, не успокоится, пока сама не убедиться, что их отношения на том же уровне доверия и понимания, как и в детстве, когда у них была идеальная, счастливая семья…