Олимпийский диск
Шрифт:
Это мальфо или "мягкое поле", место для Панкратия. Панкратий соединяет в себе борьбу и кулачный бой. Допустимы любые захваты и приемы, почти нет такой части тела, по которой нельзя бить: самые различные средства удушение, выламывание пальцев на руках и ногах, теперь все это называется специальными терминами, подернутыми сединой давних традиций.
Панкратий истинно мужская борьба, борьба зрелых тел и душ. Никто не отважился бы явиться на "мягкое поле" в сомнительном возрасте, со слабой мускулатурой и подготовкой. Айпит, проводивший тренировки, почти не повышает голоса: если и прерывает борьбу,
Но сегодня он изгнал из гимнасия двоих: одного элейца, другого, кажется, из Аргоса. Трудно предъявить им какие-либо конкретные обвинения, и любой волен думать об этом, что ему заблагорассудится. Возможно, он обнаружил у них какое-то проявление невоздержанности? Плотно сжатые рты, замутненный взгляд после удара? Можешь однако поверить Айпиту: он избавил тебя от опасного противника. Такой способен нанести удар ногой в пах, всунуть пальцы тебе в рот, в нос и даже выдавить глаз. Получит розгу в Олимпии? Слабое утешение, если грандиозный праздник завершится столь постыдным образом.
За оградой "мягкого поля" шумят кулачные бойцы. У них коренастые, осадистые, крепкие тела, с выпуклой мускулатурой, массивные, словно у людей иной расы, черепа.
Они накладывают ремни: тонкие, узкие полоски сыромятной бычьей кожи, пропитанной жиром. Их длина достигает десяти ступней. Сначала завязывают петлю, пропуская в нее ладонь и оставляя свободным большой палец. Потом обматывают ремнем каждый палец в отдельности и все четыре вместе, но так, чтобы суставы могли свободно сгибаться, сжимаясь в кулак. Наконец, ремень идет поверх руки, несколько раз оборачивается вокруг запястья и в направлении предплечья обрывается, всунутый под крепко натянутый виток.
Итак, левая рука готова, с правой управиться самому сложнее.
– Придержи-ка ремень. Клянусь Зевсом, он опять вырвался!
– Прихвати его зубами.
– Обмотай мне только мизинец.
Мальчики с помощью алейптов приводят себя в порядок, кое-кто успел даже натянуть защитные, подшитые сукном кожаные шапки с наушниками, наденешь шапку, и становишься глухим. Агесидам, неспокойный как искра, бежит в угол спортивной площадки, где на древесном суку висит корик.
Это мешок из свиной кожи, набитый песком, он имеет форму животного, с неестественно торчащими ногами, Агесидам набрасывается на него, проверяя точность глаз, силу своих ударов, туша отвечает глухим эхом, медленно и печально покачиваясь в мертвой своей отрешенности.
Тетрайон сотрясается от хохота. Герен натерся песком и стоит не похожий ни на одно из земных существ. Но вот появляется Капр, глава элленодиков. Хохот обрывается, но только он уйдет, и еще ни одна шутка будет пущена по его адресу.
Имя его значит кабан, и кое-что еще. По сто раз на дню повторяют по поводу его одни и те же грубоватые шутки. Они вносят некоторую разрядку в то боготворение, какого заслуживает этот удивительный, редкостный человек.
Ежедневно по два-три раза обходит он все спортивные площадки, нигде не задерживаясь. По пути бросит на кого-нибудь рассеянный, мимолетный взгляд. Между тем он знает всех, знает все, и, если назавтра Гисмон или Айпит, либо кто-то еще вызовет тебя и проведет рукой по твоему бедру, можешь быть уверен:
Из дома элленодиков валом валит новая толпа. Проходя мимо могилы Ахилла, каждый в знак уважения подносит ко рту большой палец. Потом все раздеваются на маленькой спортивной площадке, натираются маслом. У них удивительно высокомерные выражения лиц. Грил завязывает с ними знакомство, они отвечают ему небрежно, стремясь продемонстрировать некую величавость, своими медлительными и утомленными движениями. Наконец, он узнает, что среди них несколько победителей Истмийских игр, которые только что завершились.
"Могли бы держаться поскромнее", - думает Грил, но сказанное ими производит на него впечатление. Он уже видит аллеи с высокими и стройными соснами, храм Посейдона, священный округ и стадион, расположенный в старом русле реки. С обеих сторон коринфского Истма простирается морская синь, две дороги необъятного мира, который нахлынул сюда обилием судов, человеческим муравейником.
– Там было такое стечение народа, как никогда еще, - говорит прибывший, и Грил признает, что трудно недооценить человека, который исторг восторженный рев из многотысячной толпы.
– А будет ли кто-нибудь из вас участвовать в гоплитодроме [21] ? интересуется он.
– Найдутся и такие, красавчик, найдутся!
Неожиданно перед самым его носом открывают ларец. В нем венок из сухого сельдерея, Истмийский венок, оплетенный несколькими красными ленточками. Это красноречивее любых слов, и над ларцом склоняется несколько голов, даже Герен заглядывает с высоты своего роста. Но Сотион, откуда-то неожиданно вынырнувший в самой середине, берет незнакомца за подбородок и выплескивает ему в глаза всю веселость своего чистого взгляда.
21 Вооруженный бег.
– Не забудь только, что оливковое дерево повыше сельдерея!
Разумеется, весь день только и разговоров, что о "новеньких". Гисмон проводит с ними первые тренировки, все интересуются результатами на "священной беговой дорожке".
– Ничего выдающегося.
– Один хороший бегун. Его зовут Данд.
– Откуда он?
– Как будто из Аргоса.
– Я же говорил: на Истмийских играх собираются одни бездарности.
– Ты видел, как Гисмон, узнав, откуда они прибыли, весь перекосился?
– Здесь нечто другое. В Элиде не принято говорить об Истмийских играх.
– Почему?
– Это тянется еще со времен Геракла. Над элейцами тяготеет проклятие, и никогда ни один из них не примет участия в Истмийских играх.
– Какое проклятие?
– Подробностей я не знаю. Этой истории больше лет, чем Луне на небе. Расспроси кого-нибудь из местных.
На бойцовской площадке красавец Алкимид получает удар розгой. Светлые волосы падают ему на лоб, залитый краской стыда. Он стыдится не того, что его бьют, его смутили слова элленодика: