Олимпийский диск
Шрифт:
– Клянусь Зевсом, я не думаю, что клейдух настолько хорошо знает всех атлетов!
– Он говорит, что нарушитель был с гальтерами.
– Я не видел ничего!
– решительно заявил Сотион.
– Можешь идти. Но если я что-нибудь выясню, тебе не сдобровать!
Атлеты уже знали обо всем. Они окружили Сотиона и начали его расспрашивать. Он почувствовал: ему от них не отделаться, если придется отвечать на вопросы.
– Иккос в полночь отправился на стадион, - зашептал он, - и выполнил всю программу пентатла. Так как товарища для борьбы у него не оказалось, он призвал Гермеса. Только никому ни слова об этом!
Шутка успокоила
– Пошли поедим чего-нибудь, - предложил Содам, - потом будет некогда.
– Палатка моего отца ближе других, - отозвался Евтелид.
Палатка была пуста, но на зов спартанца прибежал илот. Он принес сыр, хлеб, свежие груши.
– Вам не кажется, - вдруг заговорил Содам, - что время, которое мы провели в Элиде, уже страшно далеко?
Означало это примерно следующее: "Вот и наша последняя общая трапеза, доведется ли нам еще когда-нибудь встретиться после окончания игр?" И еще: "Скажите, разве время, проведенное в гимнасии, не оказалось самой прекрасной порой, не было ли в нем того, что составляет главную ценность в жизни, устремленности?"
Любой из них, разумеется (да и могло ли быть иначе?), ощущает на своей голове венок, который превращает его в совершенно другого человека, и этому человеку уже нет места среди былых друзей, он остается за порогом. Достижение цели, несмотря на безмерную славу, опустошает сердце, лишает его волнений. Возникнет ли когда-нибудь новая, столь же высокая цель? Настанут ли дни такой же упоительной надежды? Способен ли мир предложить что-нибудь взамен неиссякаемой радости товарищества и дружбы, которые обогащались каждодневной благородной борьбой?
И неожиданно завязалась оживленная беседа, в которой не ощущалось волнения за предстоящие игры, не было тревог перед решающей минутой, - все трое принялись вспоминать о гимнасии. Они уносили оттуда имена, связанные с незначительными, но незабвенными событиями, называли друзей, которые не дошли до Олимпии, как воины, павшие в схватке, предшествовавшей провозглашению перемирия.
Ипподром уже пережил свои самые значительные минуты. После конных четверок настал черед повозок, запряженных мулами. Их оказалось шесть - и все сицилийские. Среди областей старой Греции только в Фессалии имелись прекрасные беговые мулы, но Фессалия в этом году в играх не участвовала. Элейцы (извечные предрассудки запрещали им разводить этих животных) относились к подобному виду состязаний с неприязнью. Победила повозка Анаксилая [82] из Регия.
82 Тиран Регия, города на берегу Мессенского пролива в Южной Италии.
Заканчивалась кальпа - состязания кобылиц. На середине последнего круга наездники соскакивали наземь и, держа лошадь под уздцы, вместе с нею устремлялись к финишу. Это единственный вид конных состязаний без участия царских фамилий. В нем участвует главным образом мелкое дворянство, а лошади свои собственные и наезднику знакомые с той самой поры, когда каждая из них была жеребенком. Зрители, понимая, что здесь нет места демонстрации и тщеславию, а есть лишь увлеченность и искусство, сопровождали наездников непрекращающимися возгласами ободрения. Победил молодой афинянин Каллип, из окрестностей Марафона,
Царствующие особы появились снова, когда труба возвестила скачки верховых лошадей. Многим они в этот день предоставляли возможность выиграть ставку после поражения колесниц. В их числе оказался и Гиерон.
Он потерял двух лошадей - они сломали ноги - и возничего - тот получил смертельные увечья. Однако Гиерон страдал не столько от своей неудачи, сколько от сознания того, что победителем оказался Ферон, которого он подозревал в колдовстве. Мысль, что Ферон уедет с венком, в то время как он вернется домой с пустыми руками, наполняла его сердце холодом.
– Иди, -повелел он Хромию, - и скажи Хрисиппу, что он получит мину [83] серебра, если победит.
– Получит две: вторую от меня!
Хрисипп вскочил на лошадь так весело, словно уже уносил эти две мины в своем заплечном мешке. Многие знали лошадь по Питийским играм, раздались крики: "Ференик!", которые Гиерон счел за доброе предзнаменование. Он не слышал, что точно так же приветствовали появление других, отовсюду неслись крики: "Кнакий!", "Феникс!", "Эол!", "Феб!"
83 Мера веса, равная 341 грамму.
Ференик рванулся вперед, но уже в следующую минуту Феникс опередил его. Это повторялось по нескольку раз на протяжении всей дистанции. У Гиерона было такое ощущение, словно он пребывает не на земле, а в бушующем море: волна то вздымает его вверх, то низвергает в бездну. Его слабые почки свела горячая спазма. То было смерти подобно - темнота захлестывала его всякий раз, как Ференик пропадал за красным силуэтом Феникса, и наступала новая жизнь, чуть только светозарный гнедой вылетал на свободное пространство.
О, как трудно быть тираном! Стоит кому-нибудь хоть на секунду отвести от ипподрома взор, и он увидит эту испуганную физиономию, этот лихорадочный румянец на щеках: ужасно, когда человек не может спрятать от посторонних глаз лицо, которое уже не в состоянии ничего скрыть.
Он еще раз проваливается в бездонную пропасть при виде красного лба, выдвинутого вперед, закрывает глаза, погружаясь в бескрайний мрак, а когда рев: "Ференик!" - возвращает его к жизни, Гиерон, владетель Сиракуз, уже стоит под суровым взором тысяч глаз - с посиневшими губами и с влажным от пота лбом.
Хрисипп соскочил с коня и повел его под уздцы. Останавливается перед Гиероном, тот трясущимися руками завязывает у него на голове белую ленточку победы. Затем оба направляются к палатке элленодиков. Наездник отстает на шаг, a Гиерон, держа Ференика за светлую гриву, ждет, покуда Капр сложит венок из оливковых веток.
Герольд, возглашающий победу сиракузского скакуна, надрывался напрасно. Его никто не слушал, толпы выплескивались с ипподрома, торопясь на стадион.
Солнце приближалось к полудню, до следующих состязаний оставался еще небольшой перерыв. В сравнении с прежними Олимпиадами перерыв значительно удлинился, так как старые элленодики, пируя по-царски, не спешили покончить с обедом. Но Капр заранее распорядился насчет скромной трапезы, которая уже ждала в пританее. И те, кто отправился в свои палатки, явно запаздывали: половина сокровищниц еще пустовала.