Операция «Снег»
Шрифт:
Инициаторы этой кампании использовали горестные события «катынского дела» для того, чтобы взвалить вину за эту трагедию на весь советский народ. При этом умалчивается, что за нее несут непосредственную ответственность Берия, Меркулов и их подручные и что советский народ и сам понес немало жертв в результате злодеяний этих извергов. Активно обыгрывается в антирусском плане и годовщина так называемого «чуда на Висле» — событий 1920 года. При этим умалчивают, что агрессию против Советской России начали белополяки, подталкиваемые Антантой. Замечу, что разговоры на эти темы можно было слышать и в 70-е годы, но в то время им противопоставлялась объективная информация как с нашей
И еще одно отступление перед началом подробного рассказа о годах, проведенных в Польше. Речь идет о вышедшей в 1990 году в Польше книге Э.Герека «Прерванное десятилетие». Свидетель целых восьми лет его «руководства» страной, я мог бы рассказать многое о том, как всей своей «деятельностью» он во многом заложил основы кризиса польского общества в 1980—1983 годах. Но сейчас коснусь лишь одного тезиса, затрагивающего непосредственно область моей компетенции. Герек утверждает, что «однажды по специальной просьбе Ю.В.Андропова» его посетил польский министр внутренних дел С.Ковальчик и попросил согласия «раскрыть польских агентов в других странах, главным образом на Западе, советской разведке». Он в ответ будто бы сделал С.Ковальчику выговор, подчеркнув несовместимость такой просьбы с интересами польского суверенитета.
Читал я это утверждение с нескрываемым удивлением. Это выдумка либо самого Терека, либо его министра. Такой просьбы от Ю.В.Андропова не могло быть. Утверждаю это с полной уверенностью по двум причинам.
Во-первых, наше сотрудничество по всем линиям оперативной работы, и особенно по разведке, основывалось на принципе обязательного сохранения в секрете друг от друга конкретных оперативных возможностей, и в первую очередь данных об агентах-иностранцах. Отдельные исключения из этого строгого правила могли делаться только по инициативе той службы, которой принадлежали секреты.
Во-вторых, весь обмен взаимной информацией, предложениями и просьбами без каких-либо исключений происходил только через представительство, которым руководил я. Ю.В.Андропов щепетильно относился к соблюдению этого правила и на все встречи с министром С.Ковальчиком брал меня с собой фиксировать содержание переговоров. Это непременное правило соблюдалось и в Москве, куда с С.Ковальчиком всегда приезжал и я, и в Варшаве, если туда прибывал председатель КГБ. Не мог Ю.В.Андропов, минуя представительство, обращаться с какой-либо просьбой к С.Ковальчику, тем более что председатель требовал от меня постоянного контроля за выполнением всех взаимных договоренностей.
На практике были отдельные случаи, когда польские коллеги обращались к нам с просьбой помочь в более эффективном использовании их агентов — источников особо ценных сведений, задания которым польской разведке трудно было поставить из-за стратегического характера ожидаемой информации. Поскольку по существовавшей договоренности потребителем такой информации были, как правило, соответствующие ведомства нашей страны, а вознаграждение за нее агенту было достаточно велико, КГБ компенсировал расходы польской разведки. В числе таких исключений были дела агентов Харпера и Белла, получившие широкую огласку в США, но об этом речь впереди.
Чтобы закончить с «тезисом» Э.Герека, отмечу, что он не пожалел хороших слов, отзываясь о польской разведке, но при этом забыл добавить, что наше сотрудничество по разведывательной линии в немалой степени способствовало успехам польских коллег, которым мы передавали и собственную информацию, представлявшую большой интерес для польского руководства. Поистине, как говорят психологи, люди никогда не реагируют на фактические события
Приехав в Варшаву, я представился прежде всего министру внутренних дел С.Ковальчику и министру национальной обороны В.Ярузельскому, которому подчинялась служба военной контрразведки Генерального штаба Войска Польского. С Ковальчиком мои личные и деловые отношения продолжались семь лет, до середины 1980 года, когда на смену ему пришел бывший его заместитель М.Милевский. С Ярузельским же я встречался до самого своего отъезда из Польши в 1984 году.
С помощью министра внутренних дел я быстро установил деловые отношения со всеми его заместителями — М.Милевским, Б.Стахурой, Т.Петшаком и Г.Пентаком. Это были разные характеры, люди различного житейского и профессионального опыта, несхожие по мировоззренческим взглядам.
Наиболее интересным мне показался сам министр, только что пришедший в МВД с поста секретаря ЦК ПОРП, долгое время работавший ранее с Э.Гереком в промышленном центре ПНР Катовицах. Он познакомил меня со всеми членами политического руководства, в том числе с близким своим окружением, в которое входили члены Политбюро ЦК ПОРП Я.Шидляк и З.Грудзень — первый секретарь Катовицкого комитета ПОРП.
Мой предшественник в представительстве Яков Павлович Скоморохин познакомил меня с бывшим министром внутренних дел, членом политбюро ЦК ПОРП Ф.Шляхтицем и кандидатом в члены Политбюро С.Каней. Если знакомство с первым не получило дальнейшего развития, то с С.Каней, ставшим в 1980 году первым секретарем ЦК ПОРП, у меня установились хорошие товарищеские отношения. По деловому контактировал я и с начальником военной контрразведки генералом Т.Куфелем, и с шефом польской военной разведки генералом Ч.Кищаком, который позже сменил Куфеля, а в 1981 году стал министром внутренних дел. Через них у меня состоялось знакомство с заместителями В.Ярузельского и со многими войсковыми командирами.
Хорошие товарищеские, а в некоторых случаях и доверительные отношения помогали мне сверять оценки положения в стране на различных этапах его развития. В свою очередь, сотрудники представительства, работая с польскими коллегами и проявляя взаимное уважение, часто встречались с ними, обменивались оценками и информацией, что способствовало повышению уровня достоверности наших докладов Центру по различным вопросам взаимодействия. Именно такому уважительному отношению к друзьям представительство обязано своей способностью правильно анализировать и прогнозировать события, подспудно назревавшие в стране. Первым таким точным прогнозом явилось заключение о назревавшей кризисной вспышке в июне 1976 года. Более обстоятельный прогноз о развитии событий в ПНР в начале 80-х годов полностью оправдался в 1980-1983 годах.
Чтобы ближе познакомиться с жизнью народа, я много ездил по стране, как правило, вместе с кем-нибудь из польских товарищей. Одной из первых была наша с Клавдией Ивановной поездка по приглашению четы Милевских в родное для Милевского Белостокское воеводство. Не раз выезжал я и с министром С.Ковальчиком в Катовицы, Краков и другие места, с его заместителями— на юг, запад и север страны. Посещал фабрики и заводы, сельскохозяйственные объединения и судостроительные верфи. Везде отмечал появление новой техники и современной технологии, активно ввозимых с Запада. Одобряя политику скорейшей модернизации производства, нельзя было, однако, не видеть, что при Гереке происходила чрезмерная трата валюты на второстепенные объекты. Шло безоглядное влезание в иностранную долговую кабалу, впоследствии так пагубно сказавшееся на экономическом положении страны.