Операция "Ы"
Шрифт:
Как ей удалось разглядеть в парне сквозь броню дворовой закваски нечто достойное Мельпомены, остается загадкой и поныне... I
— Молодой человек, вы любите театр?
— Стелла Борисовна...
— Не прячьте этой любви в глубинах своей души! Мне почему-то кажется, что в вас есть нечто от Мочалова! Как замечательно вы порой на репетициях говорили свою реплику; «Подать сюда коменданта общежития!» Поверьте, юноша, я знаю толк в молодых дарованиях. Вам ни в коем случае нельзя зарывать в землю Богом данный вам талант. Талант, правда, пока еще очень сырой, не отшлифованный! Но надо работать!
Руководительница студенческого театра не оставила Шурика в покое и тогда, когда празднества закончились, и их факультетский капустник имел громадный по меркам политехнического института успех. Ей удалось внушить легко внушаемому Шурику, что место его в труппе
студенческого театра, упрямо звала и звала его на репетиции. А потом и на репетиций народного театра в городском клубе железнодорожников, где она также работала режиссером-постановщиком.
Поручала сначала крохотные эпизодики в своих театральных постановках, радовалась малейшему проблеску удачи, сражалась с природным косноязычием и однажды здорово напугала Шурика перспективой роли Гамлета в одноименной трагедии Великого Британца.
Шурик не сопротивлялся, он плыл по течению театрального наваждания, коим руководительница театра на верняка владела в совершенстве.
Да и как могло быть иначе в те прекрасные времена: слава московского театра «Современник» передавалась из уст в уста, театральные легенды будоражили воображение, а однажды попасть в Москву и именно на спектакль этого полуподпольного, ругаемого всеми корифеями театра, почиталось за великую удачу. Счастливчиков, которым это удавалось, казалось, окружала некая особая аура.
К ним относились, как к небожителям, сошедшим вдруг на землю и нечто такое понявшим в этой жизни, что другими вряд ли могло быть постигнуто.
Шурик вдруг обнаружил себя в эпицентре этих рассказов, человеком, потерявшим покой и сон от желания быть приобщенным к великим тайнам, творимым в далекой столице, и здесь, в народном театре продолжаемым по необъяснимым законам творчества.
Шурик вдруг стал не понимать, как это он до сих пор жил без театра?
Наваждение известно тем, что однажды бесследно проходит. Неизвестно как охватывает человека и столь же безвестно покидает его...
Зимняя зачетная сессия прокружила в воздухе как предновогодний пушистый снегопад. Была относительно легкой и потому никаких предостерегающих сигналов Шурику не дала.
Театральное наваждение еще по инерции кружило голову, но в один, как принято говорить, прекрасный день Шурик встал поутру и крепко задумался, чем дальше жить?
Театром и его грезами или все-таки крепкой и основательной профессией инженера?
В какой-то момент Шурик как бы сорвался с дистанции устремленного в никуда бега и принял мудрое решение: пусть театр станет в его жизни всего лишь увлечением. А жить необходимо реальностью и понимать, что пусть лучше Гамлет живет в его душе. Тем более, что театр еще не знал принца в очках, без которых Шурик чувствовал себя потерявшим некую опору. А в жизни надо стоять на ногах крепко.
Это решение далось Шурику непросто. Оно противилось растревоженной театром природе Шурика, но зато пребывало в согласии с его разумом.
Природа
А Шурика при всех его мильонах терзаний и метаний в поисках смысла жизни, как ни странно, ждала ее суровая реальность: в виде одного очень важного экзамена, конспекта по которому у студента Шурика не оказалось в силу причин, описанных выше.
Шурик занервничал. Он заметался по друзьям-однокурсникам в поисках нужного конспекта, его поиски ширились и углублялись, но увы! Конспект по необходимой дисциплине вдруг превратился в раритет. В историческое ископаемое, найти которое не представлялось возможным в обозримом пространстве. Кто-то не имел его также, как и Шурик, кто-то начал и забросил на самых первых лекциях. Кто-то просто, наверное, жилил...
Кто не был студентом, вряд ли поймет, что конспект — это спасательный круг для утопающего в водах всевозможных наук и дисциплин студента, коими потчуют молодежь в институте седовласые профессора и требовательные доценты. Им, видите ли, недостаточно сведений, в лихорадке самоподготовки почерпнутых в учебниках и методических справочниках! Им на экзамене подавай обязательно их собственные мысли, которые непременно должны быть зафиксированы радивыми студентами от запятой до точки!
Кто не был студентом, тот не поймет, сколь ценен в минуты роковые экзаменационных испытаний вышеупомянутый конспект!
Шурик в день экзамена с самого раннего утра потерял всякую надежду найти отзывчивую душу, которая одарит его хотя бы на пару часиков заветной тетрадью в тридцать копеек стоимостью, в коленкоровом переплете, со всеми формулами и графиками, описаниями и толкованиями. Часы истекали, а заветная тетрадь если у кого и имелась, то была окружена таким кордоном читающих, что прорваться сквозь эту круговую оборону не было никаких сил.
В институтском парке счастливого обладателя конспекта на самом деле окружило плотное кольцо страждущих знаний.
Шурик сделал несколько драматических попыток прорваться поближе к источнику знаний, но плотное кольцо отшвыривало всякий раз его за свои пределы.
Даже ветви дуба, вокруг которого и собралась толпа счастливчиков, были буквально облеплены ребятами, вооруженными трофейными цейсовскими биноклями, в которые они с высоты впитывали сведения из конспекта.
У краснощеких автоматов «Харьков» с холодной газировкой за одну (!) копейку пребывал в состоянии счастья и прострации однокурсник Генка Сенцов. Он пил воду из одного стакана, дожидаясь шипящего наполнения второго.
Шурик стремглав пролетел мимо него, бросив на ходу студенческое, привычное:
— Здорово!
Генка от счастья, наверное, плохо слышал и ответил радостно, соответственно своему состоянию:
— Сдал!
Это магическое слово остановило Шурика на скаку.
Перед ним был человек, сдавший экзамен и, наверняка, имевший заветную тетрадь! Но первым вопросом, как у любого другого порядочного студента, у Шурика было:
— Сколько! Ну?!