Орлий клёкот. Книга вторая
Шрифт:
— Так мы-то что? Кто ж из нас против? Как повелишь.
— Еще одно задание: думайте все, как поступить, чтобы глаза и уши иметь среди немцев. В комендатуре. В управе.
— Райком подпольный, сказывали, обмозговал это дело, — возразил Акимыч, но Темник парировал:
— Это очень хорошо. Но вдруг связь с райкомом нарушится — тогда как? И потом… От райкома мы сможем получать данные и в то же время ему помогать.
— Дело командир говорит, — вмешалась Раиса Пелипей. — Тут судить да рядить надо ли? Польза очевидная. Я думаю…
— Кто что думает, — обрубил Темник, — я выслушаю на месте. С глазу на глаз. Вече устраивать не стану. Слишком дорога ставка: жизнь на кону.
Всем понравились последние слова нового командира: не верхогляд, башковитый, за таким не боязно идти, взвесит, прежде чем решать что-то. И рисковать, похоже, зря не станет. Людей оберегать будет.
А сам Темник после столь категоричного заявления ждал, как отреагирует медсестра. Оскорбится? Или нет? Возьмет да и объявит всенародно о его притворстве на гумне: «Поет Лазаря, а сам — вынюхивал!» Что тогда?! Лихорадочно решал, как вести себя тогда: ответить резко либо поднять на смех медсестру — что, мол, врача образованней? И так прикидывал он, и эдак, чтобы ловчее как-то выкрутиться, а Пелипей — ни гу-гу. Сделала укол белокурому, встала во весь свой богомольский рост, потянулась, сгоняя усталость поясничную, потом спросила мужиков-партизан:
— Не пора ли? Не близок путь…
Верно, впереди еще много верст лесных да болотных — сколько ни оттягивай время, а одолевать версты те придется. А чем скорей, тем оно и лучше. А тут еще и командир новый голос подает:
— Права медсестра. Долгие привалы не следует делать. Чем скорее раненых донесем, тем больше надежды на их выздоровление.
Кто же немощным зла желает? Поплевали, кому первым нести носилки, на ладони и — вперед. На сей раз хотя и с малым, но все же заслоном за спиной.
У болота передохнули немного подольше, затем похлюпали след в след по только им ведомому ходу. Носилки повыше поднимали, чтобы не замочить ран, иначе пиши пропало — загноятся. Из последних сил бредут мужики, но привала не сделаешь: нет местечка сухонького, топи вокруг с плесневелыми хохолками осоки и камыша на плешиво-блескучей глади.
Но вот наконец и твердь, бугром вверх поднятая. На угоре — дуб в два охвата, вольный, победивший в долгой борьбе за место под солнцем, а дальше — березняк, непомерно густой и оттого до жалости тонконогий. Кому-то здесь еще предстоит победить, кому-то пасть в борьбе. За березовым лесом — сосновый. Старый, не густой, но могучий. Твердо обосновался. Ни дуб, ни березу, что захватили пустоту полянную, не пускает к себе. Плотно застлан лес хвойным ковром — ничему, кроме гриба, не уцепиться здесь корнями…
Смотрит на все это Темник и прикидывает, что на дубе хорошо пост наблюдения соорудить, а по берегу прорыть окопы. В березняке — еще один ряд окопов, а здесь, в сосновом лесу, ячейки вразброс. Мысленно он уже перенес себя и на поляну, куда их несли и где, как ему говорили, стоял дом лесника, окольцовывал ее окопами, полосовал глубокими щелями, где могли бы партизаны укрываться «в случае авиационного налета», хотя твердо знал, что никакого налета с воздуха на их отряд не будет…
Только когда они вышли на поляну, крохотную, с притулившимся вплотную к опушке темностенным домишком и шалашами из лапника, весь его так ловко обдуманный план лопнул мыльным пузырем. Он предполагал увидеть здесь хотя бы начало работ по оборудованию базы, но ничего похожего здесь не было. Потому-то он, не дав как следует отдышаться партизанам, не став даже ожидать, пока медсестра сменит набухшие от просочившейся крови бинты, начал совещание — «партизанский круг», как он его назвал, надеясь, что он приживется и будет собираться этот круг всякий
Спросил вначале:
— Намечены ли боевые операции?
— Оружия нету. Ждем вот. Динамит тоже. Мост определили — в воздух.
— Тогда так: затвердим командование, отряда. Политрука, начальника штаба, начальника разведки, думаю, определим, когда раненых поставим на ноги. Из них определим. Начальником тыла назначим председателя колхоза. Как ваше мнение?
— Ладно будет.
— Еще вопрос. Велик ли остров и есть ли к нему еще подходы?
— Вдоль — версты три. Поперек — поменьше чуток. Болотина кругом непролазная. Была, сказывают, прежде гать супротив нынешнего хода, до земли самой шла, да утопла. Счетно, кто помнит ее. При неволе можно и по ней.
— Ясно. Так тогда поступим: два поста наблюдения оборудуем. У той тропы, по какой мы шли, и у затонувшей гати. И окопы тоже. Это — первое, с чего начнем. Сегодня же. Потом землянки станем рыть.
— Мокро, — возразил Акимыч. — Глубже метра нельзя — вода.
— Выход тогда один, — помедлив чуток, продолжил Темник, — роем до мокроты, остальное — срубами поднимаем. Для маскировки засыплем землей и хвоей. Расчет такой: землянка — на десять человек. Одна — штабная, одна — командирская. В домике — санчасть. И кухня со столовой. Согласны?
— Пригоже.
— Одновременно роем щели. Метра на полтора. Вода на дне — ничего. Бомбить, не доводись век такого, станут — в щелях спасение.
— В полицаи бы отобрать, чтобы знать, значит, что супротив нас готовят…
— Решим. Только не на кругу. Я говорил: поодиночке звать стану. Как командирская землянка готова будет, так и начну.
Он распоряжался так, чтобы поняли люди: не на один день они здесь, что предстоит им долгая борьба и к ней нужно готовиться основательно. И спешка в этой подготовке совершенно противопоказана. Ничего от нее, кроме вреда. Он и партизанский круг вел неспешно. Захватив поначалу инициативу в свои руки, он затем терпеливо выслушивал советы партизан, как лучше организовать оборону, где избы-землянки рубить, как доставку провианта надежно наладить. Он с трудом уже воспринимал суть советов, ибо сильно устал, но никого не торопил, а, выслушав, либо соглашался с предложением, либо отказывал, объясняя даже, отчего неприемлем совет. И неизвестно, как долго чесали бы партизаны языки, хвалясь своей разумностью (привычно, как на довоенном колхозном собрании), если бы не вмешалась решительно Раиса Пелипей:
— Все. Довольно. Человек только из шока вышел, а вы!.. Лопаты пора в руки брать. И топоры.
— И то верно. Баста. Покурим и — за работу, — согласился бывший председатель колхоза имени Калинина, а теперь начальник тыла партизанского отряда Акимыч. — Непочатый край ее.
Скрутили козьи ножки, поцокали кресалами и задымили всласть, продолжая все же прерванный разговор закулисно, так сказать, пока Акимыч не прихлопнул теперь уже пустомельство:
— Пошли. Пусть командир и другие раненые отдыхают. — Потом спросил медсестру: — Тебе нужен ли помощник?
— Нет, справлюсь сама.
Когда партизаны, получив от Акимыча задания, разошлись группами по своим рабочим местам, Пелипей, плотно закрыв дверь домика, где лежали раненые (вдруг кто придет в сознание и услышит их разговор?), подошла к Темнику и села рядом, прямо на землю:
— Я внимательно слушала вас. Вы начали верно. Русского мужика подчинить можно, если его споить или заставить работать. Я одобряю.
Она, медсестра, женщина, моложе его годами, а говорила с ним, военврачом, почти так же, как офицер-щеголь. Догадка не заставила себя ждать. Подумал удивленно: