Оставшиеся в тени
Шрифт:
Со всей этой массой писем, рукописей, фотографий, книг М. Я. Аплетин и его сотрудники поступили так, как того с самого начала хотел Брехт. Несмотря на все превратности военных лет, их сберегли. И, когда приспела пора, переправили в ГДР, передали писателю.
В ходе сортировок незначительная доля литературного имущества М. Штеффин, по воле Брехта, осталась в распоряжении ведомственного архива Союза писателей или в виде первых немецких изданий его сочинений поступила в дар библиотеке Инкомиссии СП СССР.
Передавать и перевозить в Берлин то, что долгие годы сберегалось в Москве, пришлось частями, в несколько
В первой половине 1949 года Брехт, для которого наконец остались позади все скитания и переезды длительной полосы жизни, начал собирать хранившиеся по прежним местам эмиграции, у друзей, литературные архивы и книги. Весенним праздником троицы 1949 года помечена такая его дневниковая запись:
«Из Стокгольма прибыли ящики, кое-какая мебель, большинство книг. Из Москвы рукописи, которые оставила после себя Грета. Чемоданы из Швейцарии еще в пути».
По свидетельству давних работников Архива Брехта, тогда получено было из Москвы около тысячи рукописных листов.
Следующие партии литературного имущества М. Штеффин поступали с продолжительными паузами, определявшимися пожеланием самого Брехта, чтобы рукописные материалы доставлялись с личными оказиями, что в свою очередь требовало их сортировки на месте. (После войны Брехт все еще не очень полагался на иные способы переправки архивов, кроме как из рук в руки.)
Теперь уже трудно назвать все сроки и даты этой затянувшейся транспортировки. Однако достоверно известны несколько случаев после 1949 года.
В мае 1955 года, просмотрев лично, часть бумаг увез с собой Брехт, находившийся в Москве в связи с вручением ему международной Ленинской премии мира. В 1957 году еще часть литературного архива М. Штеффин взяла Елена Вайгель, возглавлявшая московские гастроли театра «Берлинер ансамбль». В 1961 году значительную долю бумаг переправил в Берлин известный немецкий писатель Бодо Узе…
В архиве Брехта хранится, например, такое письмо Бодо Узе от 9 декабря 1961 года на имя Е. Вайгель:
«…Во время моего пребывания в Москве тов. Стеженский из Международного отдела Союза советских писателей вручил мне прилагаемые записные книжки из наследия Маргарет Штеффин и один конверт с письмами и фотоснимками. Кроме того два первых издания пьес… с просьбой передать их Брехтархиву…»
Владимир Иванович Стеженский, помянутый в письме литературовед-германист, и поныне работает заведующим отделом в Иностранной комиссии. Он хорошо помнит кованный железом сундук Маргарет Штеффин, с беспорядочным ворохом бумаг, книг, фотографий, как свалила их туда, видимо, в поспешности последнего переезда владелица.
— Архив М. Штеффин, — рассказывает Владимир Иванович, — хранился всю войну у Аплетина, сначала на Кузнецком мосту, а потом и здесь, на улице Воровского. В сундуке этом были и какие-то полуистлевшие от времени носильные вещи. Я был в комиссии, занимавшейся передачей имущества Брехту, когда он приезжал в 1955 году… Вообще вначале там были связки, вязанки бумаг, целый сундук… Первая крупная сортировка 1949 года не слишком его разгрузила…
Уже сами по себе объемы литературного архива — один из признаков интенсивности духовных связей, которые объединяли ее владелицу с выдающимся мастером немецкого искусства.
Что же касается материалов, пролежавших до недавних пор в сохранных отсеках Центрального архива Союза писателей, то
Итак, вот что за материалы оказались передо мной. И чем больше я их читал, тем более открывался живой драматизм отраженных в них событий.
Тут схлестнулись и переплелись решающие повороты в человеческих судьбах, в том числе в биографии такого художника, как Б. Брехт, с уже обозначившимся крутым изломом истории. Каждый участник действовал в предельно напряженной ситуации. Характеры, насколько удавалось судить, обнаруживались с особой откровенностью.
Уже первые обследования того, что называют «окрестностями образа», показывали, что драматизм пронизывает даже мельчайшие сцепления жизненных и литературных фактов.
Вот один из примеров.
В завершающем письме М. Я. Аплетину из Владивостока от 11 июня 1941 года Брехт упоминает о фигурках маленьких слоников, которые он хотел бы, чтобы извлекли из Гретиного чемодана и прислали ему на память.
Как оказывается, фигурки эти обладали для автора письма не только житейской 'символикой. Они, эти слоники, что и вызывало, собственно, азарт поиска, — из фактов поэтического отношения к действительности не раз перевоплощались в факты поэзии Б. Брехта.
Это было целое стадо слоников. Возможно, даже не единственное. Фигурки малюсеньких гигантов из кости и дерева, собранные и добытые по разным случаям Брехтом, в основном во время заграничных поездок. Клыкастое и добродушное стадо, что с годами росло у старинных друзей, к которым он был особенно привязан, в том числе у Маргарет Штеффин. Фигурки были со значением, и каждый слон имел кличку.
Тема «слоников» неоднократно возникает в письмах и дневниках Брехта.
В канун нового, 1936 года Брехт, находившийся тогда в Нью-Йорке, где ставил в рабочем театре свою пьесу «Мать» (по роману М. Горького), сообщает М. Штеффин о посланном ей рождественском подарке. Среди нескольких вещей, отправленных с подвернувшейся оказией в Данию, есть и «…маленький слон из слоновой кости, и он должен называться Нью-Йоркским в стаде моих слонов, — пишет Брехт, — которые должны оберегать тебя… Из-за «Нью-Йоркского» я совершил маленькую поездку…»
Судя по другому письму, написанному между 7 и 19 января 1936 года, к рождественской посылке, было приложено «наставление к употреблению», а Нью-Йоркский слон был «…маленький (совсем маленький)… из слоновой кости» и разыскивался с особыми стараниями.
И в прощальное свое посещение лечебницы «Высокие горы» 30 мая 1941 года, за несколько часов до отъезда во Владивосток, Брехт оставил М. Штеффин подобный же талисман, стража-слоника…
Переписка с М. Штеффин указывает жизненные истоки некоторых сонетов Б. Брехта, где уже известные нам слоники преображаются в поэтические персонажи.