Остров на дне океана. Одно дело Зосимы Петровича
Шрифт:
— Это, как у нас в Белоруссии жук колорадский… До чего же вреднючая букашка…
— Давай термос, хватит его разглядывать, — попросил Степан. Он уже начал укладывать посуду в рундук.
Руденок отдал термос, а сам стал готовить парус к подъему. Нет, что ни говори, хорошая посудина тримаран — не позволяет лениться телу. Раньше на исследовательские маршруты ходили на моторных лодках, но потом вдруг на них совершенно необъяснимо стали глохнуть моторы. Ребята из отдела главного физика предполагали, что это фокусы мощного электромагнитного поля, так как и
Готовясь к возвращению на базу, Руденок и Степан Балаголов взбодрились и даже одновременно стали насвистывать какую-то абстрактную мелодию. Конечно, придирчивый музыкальный слух мог бы уловить в этой мелодии не одну ноту из популярных песен, но исполнители отнюдь не претендовали на композиторскую славу.
В какой-то момент Руденок почувствовал, что напарник его уже не свистит. Руденок перестал тянуть снасть и оглянулся, просто так, на всякий случай. Степан, стоял выпрямившись у руля, на его круглом лице застыло настороженное выражение. Он к чему-то прислушивался.
Руденок тоже перестал свистеть и спросил:
— Ты чего это напыжился?
— Да тише ты! — Степан досадливо махнул рукой.
Руденок прислушался.
До его ушей донесся странный звук, он чем-то напоминал крики чаек-хохотуний, но это явно не то… Звук повторился еще и еще… Погоди, погоди, так это же… — нет, не может быть?! — это же лошадиное ржание.
И Степан, и Руденок, нырнув под край уже развернутого паруса, дружно бросились на нос центрального корпуса тримарана. Ухватившись руками за снасти — на узком носу было мало места, — всмотрелись вдаль.
Примерно в полумиле от тримарана плыл табун лошадей. Это было настолько неожиданно, что и Руденок, и Степан некоторое время только ошалело поглядывали друг на друга.
Руденок опомнился первым.
— Степан, кинокамеру! Парус на ход! Балаголов бросился за кинокамерой, передал ее
Руденку, а сам устремился к рулю, куда сходились все снасти управления парусом. Заскрипели блоки, парус трепыхнулся несколько раз, надул белые щеки, — и тримаран, медленно набирая скорость, двинулся на сближение с табуном.
Степан, не выпуская из правой руки румпель, левой взял микрофон бортовой рации и связался с базой. «База, я „Алмаз-5“. — „База на связи“. — „Обнаружили табун лошадей, идем на сближение“. — „Не поняли, повторите“. Степан повторил. „У вас что там — пузырьковое опьянение?!“ — возмутился дежурный радист. Объясняться было некогда. „Следите за пеленгом“, — сердито отозвался Степан и отключился со связи. Тримаран оставался под контролем локатора базы.
— Хотел бы я, чтобы это было только пузырьковое опьянение! — вслух подумал Степан, налегая на румпель.
Пузырьковое опьянение случалось с теми, кто попадал
…Руденок увлеченно работал кинокамерой. Объектив приближал изображение табуна. В видоискатель отчетливо были видны поднятые над водой лошадиные храпы, белки выпученных в страхе глаз, мокрые лоснящиеся крупы. Отчаянное ржание животных разносилось далеко над водой.
Руденок на глаз прикинул, что в табуне примерно сотни четыре лошадей. Откуда они в океане? До ближайшей земли без малого триста миль. С тонущего корабля? Но район Возмущения закрыт для плавания и полетов. Мираж? Однако почему слышно это хватающее за душу ржание, этот последний зов? Руденок что-то не припоминал рассказов о миражах со звуковым сопровождением.
Вот одна из лошадей судорожно вытянула над водой шею, оскалила морду, из общего ржания выделился резкий визг отчаяния — и лошадь ушла под воду, устав бороться за жизнь.
Руденок и Степан стали вдруг замечать, что лошади как бы светлеют, теряют гнедую и каурую окраску, а затем становятся прозрачными и вовсе размываются в воздухе. Руденок заснял и это явление на оставшиеся метры пленки.
…Тримаран отошел от воронки на значительное расстояние. Руденок перебрался к Степану на скамейку рулевого и тут только услышал, что из динамика связи периодически звучит голос:
«Алмаз-5», почему молчите?», «Алмаз-5», почему молчите?», «Высылаем по пеленгу вертолет и спасательный катер», «Высылаем вертолет…».
— Да ответь же ты в конце концов! — воскликнул Руденок.
— Подержи румпель, — попросил Степан. Руденок пересел за руль.
Да-а, таких штук Возмущение еще не выкидывало, — протянул Степан и включил вызов базы.
«База, я „Алмаз-5“, „База, я „Алмаз-5“. — „База на связи, немедленно докладывайте!“ — „Идем своим ходом. Везем кинопленку. Вертолет и катер верните“. — «Вас понял. Следим по пеленгу“.
Они несколько минут плыли молча, размышляя над увиденным. Привычно шуршал ветер о полотнище паруса, вспенивались бурунчики вдоль бортов, и синева океана вокруг казалась такой спокойной и безмятежной.
Нарушил молчание Руденок:
— Знаешь, Степан, к чему я не могу здесь никак привыкнуть?
— К лошадиному ржанию, к чему же еще, — отозвался Степан.
— Да нет, к тому, что ураганов у нас здесь рядом с Возмущением не случается, — не приняв шутки товарища, пояснил Руденок. — Скоро год, как находимся в самой энергоактивной зоне океана, а так и не побывал в объятиях какого-нибудь Ненси или Марты… Похвастаться нечем будет.
— Нашел о чем сожалеть… Похвастаться, положим, можно и сегодняшними мустангами… Только что-то я не пойму, при чем тут ураганы? — не сообразил сразу Степан.