Откровение от Иоанна
Шрифт:
Добрались мы туда в конце ноября, когда лед на ручье был около полуметра, грунт промерз и того глубже, а снега местами навалило по пояс. Хорошо, что хоть избушка от прежних старателей сохранилась. Да и не избушка это была вовсе, а неказистое строение из двух десятков бревен. Толстые бревна, под косым углом, вкопанные в землю упирались в вертикальную стенку горного утеса, создавая под собой жилое пространство. Торцевые стены были завалены кусками горной породы, замазаны глиной и речным илом, а стыки между бревен прежние хозяева законопатили мхом. Окон не было. а дверью служил узкий, низкий лаз на уровне земли, который на ночь изнутри закрывали валуном,
Дня три мы обживались и приводили эту нору в порядок. Печка долго не хотела разгораться и противно чадила, наполняя жильё гарью и дымом. Но, так или иначе, в норе было теплее, чем на улице.
Покончив с новосельем, мы с напарником принялись за старательское ремесло. Мороз придавил за тридцать, и это была каторжная работа. На берегу ручья мы складывали поленницу дров, обкладывали её хворостом и еловыми ветками, и поджигали. Костер горел несколько часов, а грунт прогревался всего на один штык. Размороженную землю и гравий в мешке тащили в нору и, при свете керосинки, промывали в лотке. За день намывали граммов около десяти. Не больше. Но это было лучше, чем ничего.
За месяц мы прокопали одиннадцать полуметровых шурфов, но на жилу так и не наткнулись. Напарник как-то притих. сник и упал духом. Ночью у него поднялась температура, он ворочался, стонал и заснул далеко за полночь.
– И, вырастет на той ниве вместо пшеницы волчец, а вместо ячменя куколь,- поутру сонно пробормотал напарник и отказался заготавливать дрова для костра.
– Проклятое здесь место. И золото проклятое. Сон мне нынче приснился. Рассказывать не хочу, что бы ни сбылся. Но, кажется, не выкарабкаться нам из этих краев. И золото не найти, а то, что найдем, не удержать, Продукты кончаются. Надо на дорогу оставить. Снегу навалило. Назад будем идти неделю.
– В сновиденья не верю,- ответил я компаньону,- полагаюсь только на себя, на удачу и здравый ум, И в проклятое золото не верю. Золото, оно все одинаковое. А, как будем выбираться, с золотом или порожняком, зависит только от нас самих и больше ни от кого. И никто мне не указ.
– Богомерзкая гордыня обуяла тебя и затмила твой разум, - прохрипел мне в ответ напарник.- Сказано в «Откровении» Иоанна Богослова: Зверь, которого видел я, был подобен барсу… И видел я, что одна из голов его, как бы смертельно ранена, но эта смертельная рана исцелела… И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно…
С того дня он из норы почти не вылазил. Укутавшись одеялом с головой и прислонившись к печке, сидел на корточках и заунывно подпевал гудевшему в дымоходе ветру.
«Как бы он и вовсе рассудка не лишился со своими сновидениями,- подумалось мне, - тогда мороки не оберешься».
Поздно вечером я пересчитал консервные банки, сухари, сахар, пачки с чаем, отлил ему из грелки во фляжку спирта, разделил все пополам и рассыпал по двум банкам из под кофе намытый золотой песок.
– Выбирай любую. Я тебя не держу. Назад сам найду дорогу.
Напарник взвесил золото на ладони и бросил в горящую печь.
– Дня три отлежусь и уйду, - пообещал он, - а ты зла не держи. Дальше невмоготу.
Через два дня я обнаружил, что дрова почти закончились и ближайшая сухая сосна, сваленная буреломом, была в трёхстах метрах, по другую сторону ручья. Таскать поленья и хворост по скользкому льду было трудно, и это все решило. Новый шурф я решил долбить на другом берегу.
«Вот теперь можно и возвращаться, - подумал я, очищая и рассматривая драгоценную находку. Вовремя я с напарником разошелся и из доли его выделил. Самородок мой и делить его не с кем».
После тщательной обработки самородок заблестел во всей своей красе. Весил он, на мой взгляд, чуть больше килограмма и имел форму клина с сужающимся, слегка загнутым концом.
«А, с какой стати сейчас возвращаться, -подумал я, – продуктов хватит на пару недель. Если сейчас уйду, то вернусь только весной. А тогда грунт оттает и придется в шурфах ставить крепеж. Лишняя работа. Ну, а сегодня можно перекурить».
Когда я, зажав в руках самородок, подбежал к нашему логову, то увидел, что камень-валун отодвинут, а мешковина сорвана. Как только я наклонился к проходу, изнутри послышались звуки борьбы, стоны, звериный рык, и через мгновение передо мной, в проходе, показалась тигриная голова с оскаленной пастью. Мы с тигром столкнулись лоб в лоб, и я почувствовал его дух. Это был запах гнилых зубов, грязной кошачьей шерсти, свежей крови и смерти.
Подчиняясь инстинкту самосохранения, я рефлекторно ударил самородком тигра по голове и, каким-то чудом, попал в глаз. От внутреннего напряжения удар был настолько сильный, что острый конец драгоценной находки ушел в тигриную голову почти наполовину. Ответный удар я прозевал, но, тут же почувствовал острую, режущую боль на лице. Свитер и нательная рубаха стали мокрыми и теплыми, а во рту появился солоноватый привкус крови. От ужаса упал лицом вниз, обхватив руками голову и замер, а раненый зверь одним прыжком перемахнул через меня и исчез в тайге, унося в своей голове только что найденный самородок.
Когда я пришел в себя и, зажимая рану на лице, вполз в нору, оказалось, что ватные брюки на левой ноге разорваны и пропитаны кровью. Анестезирующее действие страха заканчивалось, и нога начала ныть тупой, саднящей болью. «Видимо, рана на ноге гораздо серьёзней, чем на лице. Ей займусь первой. Ноги сейчас важнее. Они, это передвижение. А лицо всего лишь косметика», - подсказывал инстинкт самосохранения.
Забравшись в берлогу, я с трудом задвинул камнем проход и, с надеждой окликнул напарника. Чуда не произошло и ответа не последовало. Даже при тусклом свете коптящей лампы было понятно, что лежащий в луже крови человек был мертв. Разбираться дальше у меня не было возможности. Если упустить время, мог потерять сознание от кровопотери и присоединиться к своему бывшему компаньону. Наспех обмотав голову полотенцем, я ремнем наложил жгут выше колена, промыл рану на ноге спиртом, прокалил и согнул «цыганскую» иглу, продел в неё кусок рыболовной лески и, обрезая лесу «опасной» бритвой, наложил на рваную рану около десятка швов, еще раз полил спиртом и забинтовал. Кровотечение почти прекратилось. Я снял жгут, смочил спиртом пропитанное кровью полотенце на лице, и затянул его узлом потуже. На большее не хватило сил. Сделав несколько больших глотков спирта прямо из грелки, подполз к остывающей печке и отключился.