Отражения нашего дома
Шрифт:
– Вдохни медленно. – Айша стоит на коленях и держит меня за плечи. Когда я успела упасть? – Через нос. Вот так. Хорошо. А теперь выдохни. Еще раз.
Амина тоже на кухне, хлопочет вокруг насмерть перепуганной биби. На землю падает маленький больничный браслет. Амина хочет успокоить ее, но не знает нужных слов на фарси.
И весь этот хаос из-за меня.
Из-за моей потерянной семьи, из-за воспоминаний биби.
– Может быть, Саре будет лучше побыть сегодня подальше от дома? – Мадар смотрит на Амину, умоляя протянуть руку помощи. – Может быть, пусть она переночует
– Гм. Да, если она захочет… – тянет Амина.
– Ничего не станет лучше. – Я сжимаю пульсирующую от боли голову. – Потому что я сама все испортила.
– Ты же не виновата в том, что у биби деменция. – Амина мягко отстраняет мои руки от лица и сжимает их. – Болезнь, конечно, неприятная, но ты не можешь возлагать всю вину на себя.
– Ты не знаешь всей правды. А если бы знала… – Никакие слова не помогут мне удержаться на плаву. Никакой счет, никакие погружения в моменты прошлого. Потому что мне не отделаться от горькой правды: я не смогу это исправить.
– А давай ты останешься у нас ночевать и все расскажешь? Ты же обещала быть со мной честной. – Айша помогает мне встать.
Амина занимает ее место и поддерживает меня за плечи.
– На сегодня объявим перемирие, а завтра продолжим злиться на тебя, что скажешь? – У нее в руке больничный браслет. – Странное дело, эта штука очень старая. Осталась еще от баба-джана. – Амина тянется к своей маме. – Ты говорила, биби скрывала от него, что он болен?
Беру браслет. На пластике выцветшими чернилами написано: 1985.
«Бабушка уже была не той, что прежде, да и вряд ли смогла бы снова стать такой. Как будто в стараниях снять это бремя отняла что-то у себя».
Я оглядываюсь, пытаясь поймать взгляд биби, но Ирина уже отвела ее в свою комнату.
Баба Калан встречается со мной глазами. У него не переставая текут слезы. Потом он тоже исчезает.
– Пойдем. – Айша уводит меня. – Можем даже заглянуть в «Севен-илевен». Амина угощает, – подмигивает Айша.
– Эй! – шлепает ее Амина.
Мы втроем лежим на ее широкой кровати, под мигающими лампочками и крохотным проектором, и никакое количество «спрайта» и жареной картошки не сотрет моей, как я подозреваю, вины в том, что биби стала быстрее терять память. И никакие уговоры Амины не развеют тьму, упрямо не желающую уходить.
Потому что как рассказать им о тоске, грызущей меня изнутри? О притяжении столь мощном, что даже сейчас я могу думать только об одном: о еще одной ночи.
– Иду за добавкой. Кому-нибудь что-нибудь нужно? – Амина сползает с кровати и потягивается в своем безразмерном свитере. – Дай угадаю. «Спрайт-зеро»? – Она указывает на Айшу, и та с энтузиазмом кивает. Амина выпархивает из комнаты.
Айша лежит, закинув ноги на стену и стараясь не сбить ни одну из сотен фотографий, развешенных на стене у Амины.
– Ты только посмотри, у нее уже места почти не осталось.
– Ага. – На половине снимков – я. Мое всегда разное лицо усеивает стену вперемешку с лицами Амины, Айши, Маттина, Амана. Мы на каникулах, на праздниках, на уроках в мечети. – Все это было как будто вчера. –
Чувствую на себе вопросительный взгляд Айши.
– Ты готова рассказать мне то, чего я еще не знаю? – Айша говорит осторожно, как будто боится спугнуть птичку. – Обещания надо выполнять. Я всегда считала тебя человеком слова.
– Ты о чем? – удивленно моргаю я. – Я же уже рассказала тебе о видениях.
– Каких еще видениях? – морщит лоб Айша.
– Помнишь, в доме халы Фирозы. Историю о баба Калане, – говорю я, но наталкиваюсь на ее недоуменный взгляд. – На батуте, когда у тебя из носа пошла кро…
Нет.
– Не помню… – Айша растирает запястья и дрожит, словно чувствует бурлящие вокруг нее сгустки тьмы. – Что, хочешь отделаться от меня и не рассказывать? Я была о тебе лучшего мнения.
– Я… – Мне хочется рассказать ей миллион разных вещей. О холоде и о счете. Об оцепенении, которое крадет у меня все привычные чувства. О секретах, на которых построена хрупкая история нашей семьи. О мадар и падаре, о биби-джан и баба-джане, о баба Калане и Малике.
Но не надо было ей об этом рассказывать.
Я не допущу, чтобы этот дом требовал свою дань с нее, с кого-то еще. Хотя бы от этого я могу их защитить.
Потому что опасность кроется во мне.
Так что вместо этого я показываю на фотографии и говорю:
– Если бы ты знала, что твоя семья вот-вот разрушится, ты бы… хотела начать все с начала? – Показываю на несколько фотографий Амины и Айши с обоими родителями. – Со второй попытки сделать все по-другому?
– Понимаю, куда ты клонишь, любительница переводить стрелки. – Айша садится и поджимает ноги. – Но временно заглотну наживку. – Она берет выцветший снимок, висящий прямо над подушкой Амины. – Если бы ты спросила меня год назад, я бы, наверное, сказала «да». – На фотографии они все вчетвером. Их отец с сияющим лицом обнимает Амину, а та обнимает еще совсем маленькую Айшу. – Когда отец ушел, мы… растерялись. Потому что это было совершенно неожиданно, понимаешь?
Я киваю.
– А теперь?
– А теперь я бы сказала «нет». – Она глубоко вздыхает и приваливается к стене. – Пойми меня правильно, мне до сих пор очень больно. На прошлой неделе отец послал Амине по электронке очень длинное письмо и приглашал нас к себе на Курбан-байрам.
– Так это же хорошо! Разве нет?
– Он написал Амине. А не мне. – Впервые вижу, как Айша хмурится. – Нет, я все понимаю. Они всегда были ближе друг к другу. И его уход ранил ее очень сильно, хоть она и не показывала. И я всегда буду этому завидовать.
– Ну, не все складывается так, как мы хотим. – Выглядываю за дверь. Где-то разговаривают хала Моджган и Амина. – Может быть, тебе в чем-то даже больше повезло.
– От этого мне не легче, – говорит Айша. – Скорее, наоборот, стало только хуже. Знаю, это страшные слова, но, по-моему, биби повезло, что она не помнит всех ужасов, через которые ей довелось пройти. – Она опять ложится на кровать, рассматривает ногти. – Может, она среди нас самая счастливая.
Не знаю, что на это ответить.