Палач и Черная птичка

Уивер Бринн

Мгновенно вскакиваю на ноги. Тяжелое дыхание вырывается из груди. Ярость опускается подобно красному занавесу, когда я наблюдаю за медленным, затрудненным движением дезориентированного водителя внутри дымящегося куска металла.

— Господи Иисусе, Роуэн, что ты…

Беспокойство Слоан пропадает, когда я набрасываюсь на нее, хватая за горло липкой рукой. Я загораживаю ей пространство, отталкиваю ее назад с каждым шагом, в ее глазах отражаются тревога и вызов. Она сжимает мою руку обеими руками, но не пытается сопротивляться, когда

я оттаскиваю ее от машины. Только отойдя от подъездной дорожки, скрывшись в глубокой тени дерева, я останавливаюсь. Но не отпускаю ее.

Позади меня раздаются удары, стук заглушается завесой моего сердцебиения, звенящего в ушах, когда я смотрю в остекленевшие глаза Слоан. Изящная линия ее горла изгибается под моей окровавленной ладонью.

— Роуэн, — шепчет она.

— Мое.

Ее глаза сияют в лунном свете.

— Хорошо, — она кивает в моей хватке. — Он твой.

Я притягиваю ее ближе и вглядываюсь в чернильную бездну ее страха и стойкости, не останавливаясь, пока ее теплые выдохи не овевают мое лицо. Порезы на предплечье горят, когда ее грудь с каждым вздохом задевает изуродованную плоть.

— Слоан…

Стон искореженного металла и череда проклятий, стук позади прекращается.

— Оставайся здесь, — говорю я и, по одному пальцу за раз, выпускаю ее из хватки.

Я бросаю на нее последний взгляд, оставляя на ее коже черное пятно крови, разворачиваюсь на пятках и ухожу.

Ускоряю шаг, когда замечаю свой приз, который, прихрамывая, выходит из машины. Одну ногу тащит за собой, сломанная рука прижата к груди. Он оборачивается, когда мои шаги приближаются, его глаза расширяются, когда он замечает мою злую ухмылку.

— Я буду наслаждаться каждой гребаной секундой, — говорю я.

Фрэнсис уже молит о пощаде, когда я хватаю его сзади за рубашку. Сжимаю в кулаке его отвратительный розовый галстук, чтобы задушить его, но он соскальзывает с его шеи.

Я смотрю на ткань, скомканную в кулаке. Затем на Фрэнсиса. Затем снова на галстук.

— Галстук на клипсе? Сколько тебе, двенадцать?

— П-пожалуйста, чувак, отпусти меня, — умоляет он подо мной. Слезы застилают его глаза, когда я бросаю галстук на подъездную дорожку и хватаю его обеими руками.

Моя ярость обжигает горло, но я проглатываю ее.

— Расскажи, что ты делал в стене.

Его взгляд скользит вокруг, возможно, выискивая Слоан, возможно, ища спасителя.

— Я не хотел причинять ей боль, — говорит он, когда его внимание переключается на меня. — Я п-просто наблюдал.

Его страх подобен наркотику, который проникает в каждую клеточку моего тела, каждое желание струится по венам. Медленная усмешка расползается по моим губам, когда он сопротивляется, я меняю хватку и сжимаю его горло.

— Две вещи. Во-первых, я тебе не верю, сука. Я считаю, что сначала ты хотел поглазеть, а потом убить ее. Это ведь не в первый раз, а, Фрэнсис?

— Нет, я клянусь…

— Во-вторых,

и самое важное, так что слушай внимательно, ублюдок, — я поднимаю его дрожащее тело с асфальта, пока его ухо не оказывается рядом с моими губами. — Та девушка, за которой ты наблюдал?..

Мои пальцы сжимаются на его горле, когда он отчаянно кивает.

— Она моя.

Я уверен, что он умоляет. Но не слышу его мольбы. Это бесполезные слова, которые сейчас его не спасут.

Я роняю Фрэнсиса на тротуар и падаю вслед за ним, как безумный.

Мой первый удар попадает ему в челюсть. Следующий в висок. Удар за ударом. Челюсть. Висок. Челюсть. Висок. Промахиваюсь и с удовлетворительным хрустом разбиваю ему нос, он вопит. Кровь хлещет из ноздрей и покрывает мои костяшки пальцев. Следом с хрустом ломается его челюсть. Сломанные зубы падают на землю, как осколки фарфора. Сразу вспоминаю то, что хочу забыть. Поэтому я отгоняю эти мысли прочь. Стискиваю зубы и бью сильнее.

Запах крови, мочи и асфальта. Бульканье сдавленных вдохов. Его скользкая разорванная плоть на моих кулаках. Это гребаное топливо. Я думаю о том, как он наблюдает за ней. Я думаю о ее лице. И продолжаю бить. Даже когда он дергается в конвульсиях. Даже когда он захлебывается в своей крови.

Даже когда умирает.

Я бью по куску изуродованной плоти, пока наконец не останавливаюсь. Дыхание вырывается из моих легких, когда я кладу одну руку на теплый асфальт и смотрю вниз на костяшки пальцев, где с каждым ударом сердца пульсирует боль. Приятное ощущение. Не потому, что я этого хотел, а потому, что он виноват, и я, черт возьми, справился. Убил его голыми руками. Он сдох так, как заслуживал.

Только сейчас в моей груди зарождается страх.

— Слоан, — зову я тени.

Меня встречает только тишина.

— Слоан.

Ничего.

Дерьмо.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Свежая волна адреналина захлестывает мое сердце, когда я откидываюсь на пятки и осматриваю каждый оттенок темноты, которая меня окружает. Возбуждение от убийства улетучивается, накатывает приливная волна паники.

Я, черт возьми, напугал ее.

Она, наверное, побежала обратно в отель, чтобы забрать вещи и уехать отсюда. Визг автомобильных шин будет следующим, что я услышу, когда она уедет и ни разу не оглянется.

И могу ли я ее винить?

В конце концов, мы оба монстры.

Разные монстры, запертые вместе в клетке, которую я создал.

Слоан расчетлива, методична. Она ждет, плетет паутину и заманивает в сети свою добычу. И хотя мне нравится время от времени устраивать сцены, чтобы продемонстрировать некоторую театральность, но это убийство? Месиво из разорванной плоти и обнаженных костей? Это было от души. Я чертовски дикий.

Может быть, это и к лучшему, что она держится от меня как можно дальше.