Память крови
Шрифт:
— Не помышляю ни о чем ином, кроме мести, — глухо заговорил Коловрат. — Мне понятны твоя осторожность и предусмотрительность. Согласен с тобой, князь. Отдавай приказ! Поведу ратников на смертный бой с врагами…
— Могу я молвить слово? — спросил Иван.
— Говори, сотник…
— Сами знаете — смерти не боюсь. Но с малой нашей дружиной мы не можем позволить себе схватку со всем войском Бату-хана. Мы должны перехватывать небольшие татарские отряды, отбивать обозы, лишая врага припасов и возвращая их рязанцам.
— Вот что, — сказал князь, — ратник Медвежье Ухо, по моему
— Согласен с тобой, князь.
— Мы можем дать ему воинов, чтоб он охотился за теми обозами, с которыми следуют захваченные в полон русские люди. На многое мы сейчас не способны, но освобождать рязанцев из плена по мере сил и возможности будем. Но самые главные планы впереди. Будут и у нас еще большие битвы. Соберем силы, выйдем рать на рать!
— Справедливо сказано, — проговорил Коловрат. — И то, что ты, Иван, предложил, мною обдумывалось тоже. Нужно по-другому воевать. Нападать ночью, нападать неожиданно, перехватывать отделившиеся от главного войска отряды и уничтожать их. Не ввязываться в долгую сечу: налетели, смяли, вырубили врагов — и нет нас больше. Мы должны внести страх и смятение в ряды пришельцев даже не числом жертв, а их непременной мыслью о неотвратимости возмездия. Пусть забудут они про спокойный сон на Руси, пусть дрожат ночью от страха перед нападением неведомых воинов, карающих за безмерные зверства. Именно такую войну объявляем мы Бату-хану! И пойдет о нас слух по земле Русской, и соотечественники наши воспрянут. Помочь русским поднять головы — в этом наше предназначение… А придет время столкнуться с главным войском Бату-хана, что ж, ляжем в смертном бою, не выпустив мечей из рук.
— Мне бы тоже с тобой, воевода, — сказал угрюмо Медвежье Ухо. — До лихой сечи большой охотник.
— У тебя, сотник, другая будет работа, — ответил Евпатий Коловрат. — Посечь головы поганых успеешь. Освободишь русских раз и другой, татары всполошатся, будут тебя преследовать, караулить — вот и потешь душу, поиграй мечом.
— Когда выступим? — спросил Иван. — Дружина готова, князь и воевода, пятнадцать сотен ратников, да сотня у Медвежьего Уха, да сотня отменных воинов, что держим для разведки и лихих ночных деяний.
— Жду я хрониста Верилу, сотник, — сказал князь. — Старик должен пройти до самой Коломны. Есть слух, что тамошний князь, коему благоволит надменный наш сосед, князь Владимирский, надеется учинить Бату-хану отпор. Может, помогут владимирцы коломенским братьям, весть о нашем горе дошла, конечно, и до Клязьмы. Не могут отнестись они равнодушно к пролитой рязанцами крови. Коль соберутся все вместе, можно и Бату-хана достойно отразить. И мы в самый яростный бой у Коломны ударим пришельцам в спину, окажем братьям подмогу, внесем смятение в татарские ряды.
— Достойная мысль, князь, — сказал Коловрат. — Есть у меня соображение, как скрытно подобраться к пришельцам…
Договорить Евпатию не пришлось. Дверь распахнулась, вошел, шатаясь, облепленный снегом Верила. Старика поддерживал Федот Малой.
Сотник Иван бросился к Вериле. Он подхватил старика, но Верила выпрямился:
— Бату-хан осадил Коломну, — сказал
Глава пятнадцатая
В ЖИВЫХ ОСТАЛСЯ ОДИН
Отряд был смешанный. Большую его половину составляли люди хана Барчака, остальные — разноплеменное войско Бату-хана, которое он привел с собой на Русскую землю, воинство, скрепленное небольшим числом его единоплеменников-монголов.
В орде Барчака монголов не было, и, пользуясь этим, хан решил сыграть собственную игру.
Сейчас Барчак спешил под Коломну, где у стен города раскинул главный стан Повелитель Вселенной, готовясь одолеть неожиданно возникшее препятствие на его пути к Владимиру и Суздалю.
Половецкий хан рассчитывал появиться в стане Бату-хана, когда штурм Коломны уже начнется, сопротивление русских ослабеет. Тогда потери Барчака будут невелики, а добычу он постарается захватить немалую, хотя меряться по жадности с монголами трудно даже ему, старому и мудрому волку Дикого Поля.
А теперь вот приходилось торопиться: Барчак узнал, татары уже пошли на приступ крепостных стен города, запирающего путь дальше, ведь он стоял на слиянии рек Оки и Москвы. Обойти Коломну, оставить ее у себя в тылу не было никакого смысла.
Ночь застала отряд Барчака на окском льду, на переходе. До людского жилья добраться не успели, и потому выбрались на берег. Рядом шло мелколесье, стали рубить деревья на костры, но живое дерево занималось нехотя, костры дымили, воины ругались, без горячего мяса и сон не в сон, не наберешь сил для завтрашней дороги.
Затем им повезло. Один из приближенных Барчака, высланный на разведку, наткнулся на заготовленное неведомыми русскими сено.
Его весть была встречена радостными криками. Теперь и для костра есть пожива, сено заставит свежие ветки гореть веселее, и для лошадей добрая еда, сохранятся запасы, которые отряд везет с собой.
Плотно заправившись сваренным на огне мясом, люди Барчака легли спать у догорающих костров. Выставили охрану — не от людей, кто может угрожать воинам непобедимого Бату-хана, русские по всей округе трясутся от страха, когда десяток воинов завернет в деревню. Часовых назначили следить за лошадьми: не испугались бы волка, не рванулись бы со страху в разные стороны, собирай их потом в чистом поле.
Костры догорали. Подремывали часовые, лошади вели себя спокойно, причины тревожиться не было. Дозорные так и не вскрикнули под ударами русских ножей, не успев даже понять, что для них закончены все счеты с этим миром.
Сотник без лишнего шума увел лошадей для собранной в лесу дружины.
— Лошади у нас, — сказал Иван Коловрату.
— Не по мне это, — сказал воевода, и сотник словно увидел во тьме, как брезгливо искривилось лицо Коловрата. — Я привык встречать врага в честном бою.
— Силы наши еще невелики. Ратная хитрость сейчас тоже выручка.
— Ты прав, конечно, Иван. Мстим за Русь, за наших близких. — И медленно поднял тяжелый меч. — Вперед, рязанцы!
Дружина плотным кольцом окружила стан. Раздались крики, стоны, проклятья.