Паpоль не нужен
Шрифт:
Аполлинэр, проснувшись, открыл глаза и слушал Исаева не двигаясь.
– Сядете вы в коляску, - тихо, почти шепотом продолжал Исаев, - и понесетесь ото всех подальше - с бубенцами и с ветром.
– Он трефовый?
– Кто?
– Король. Который меня свиснет.
– Нет. Он червонный, красивый, в шелковой рубахе, а сам русый.
– Значит, не цыган? Тогда врешь... Меня только цыган может украсть, чтоб я ему была надолго,
– Этот тоже цыган будет.
– Старик?
– Нет. Молодой.
– Умный?
– Очень... Посадит он тебя в коляску, ноги тебе укутает
– Слушай, - шепнула Маша, - ты шутишь, а тебе смерть в глаза смотрит, я знаю, я в висках дрожь чую, когда с тобой говорю. Ты берегись. Ты старика берегись усатого, он тебя погубит, мукой смертной изведет...
– Маня!– закричали с освещенной эстрады.– Манюня, чавелла! Танцуй и пой последние денечечки.
Скрылась Маша в темноте, а потом, как в волшебстве, появилась из ночи на свет эстрады, и запела, да как!– мороз по коже дерет и такая смертная тоска, что плачь, пей да молись, а там - пропади все пропадом.
– Максим, - трезво сказал Аполлинэр, - ты меня извини, ты как лошадь - добрый. А я сейчас сон видел, будто моя Реганда первой придет. Только глупо все это. Ну, отстроятся они. А все равно их снова пожгут. Сейчас такая жизнь, что коням и мужикам спуска ни от кого не будет...
...А в это время побежали по городу мальчишки, размахивая над головой экстренным выпуском газет. Вопили во все горло:
– Япония начинает переговоры с красными в Дайрене! Мы преданы! Все к оружию! Америка молчит!
РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА
_____________________________________________________________________
Премьер беседовал с американским дипломатом Гроверсом уже второй час. Разговор их, при всей его внешней доброжелательности, очень напряжен и ответствен. Шифровка, полученная от американского журналиста Губермана, аккредитованного при правительстве Читы, о возможности русско-японских переговоров, совершенно недвусмысленно говорила о том, что сейчас настал именно тот момент, когда можно <разлучить влюбленных>, имея в виду Спиридона Меркулова и великого микадо. Именно сейчас представилась возможность вбить клин в японо-белодальневосточный альянс. Это возможность редкостная и очень перспективная.
Именно-то поэтому Гроверс и должен был убедить Меркулова в целесообразности американской ориентации.
Гроверс брал Меркулова логикой и сухостью, отлично зная, что японский генерал Тачибана в разговорах с премьером всегда был мягок и торжествен.
– По-видимому, господин премьер, вопрос вашего престижа на фронте борьбы с иностранной опасностью - я имею в виду конечно же красную опасность в первую голову - может решить не что иное, как уровень вооруженности ваших армий.
Спиридон Дионисьевич вел себя по-купечески хитро: жевал седой ус, повторял свою присказку - <в этом деле надо тщательно разобраться>, улыбка не сходила с лица; старая заповедь: если плохи дела - улыбайся и кажись на вершине счастья. Вот только руки его производили движений несколько больше, чем обычно, - это только и выдавало волнение.
– Как вам кажется, господин премьер, я прав или нет?
– Теоретически - да, миленький мой. Только вопрос практики меня смущает.
– Мы в данном случае разбираем вопрос перспективы сопротивления полчищам, угрожающим вам с запада, из Хабаровска.
– Миленький, миленький мой Гроверс, молодой вы, хитрите слишком хитро. Вас больше всего сейчас волнует, как бы желтых - плечиком, плечиком да обратно на острова с Дальнего Востока! Разве не так? Оттого и проигрываем во всем, что норовите мелкие интриги решить, а крупной интрижки, московской, - ее вроде бы и нет для вас. Про вооружение наше для чего говорите? Из нелюбви к Ленину? Не только. Из нелюбви к микадо. Чтоб его позлить, а нас с ним рассорить.
Гроверс откинулся в кресле, чувствуя в себе остро вспыхнувшую злобу. Молодые - честолюбивы, им кажется, что нет их хитрей и прозорливей, старики, им кажется, медленно мыслят, а вон, пожалуйте, старик, старичок, а все понял, все на свои места расставил и смеется, усатый дьявол!
– Господин премьер, мы в Америке умеем ценить шутку. Вам следовало бы родиться американцем.
– Как бы мне им стать не пришлось, - ухмыльнулся Меркулов.– Уйду вот в отставку и к вам попрошусь. Ботинки чистить на улицах стану.– И без паузы: - Сколько оружия-то дадите?
– Три тысячи карабинов и патроны к ним, - быстро ответил Гроверс.
– Патронов у вас тут нет...
– Уже на подходе.
– Сколько?
– На каждый карабин по сотне.
– Думаете, этого нам хватит до Москвы? Что с пулеметами?
– Этот вопрос, а также проблема танков и артиллерии сей> час находится в стадии окончательного разрешения в Вашингтоне. По-видимому, решение этого вопроса находится в прямой связи с тем, какова будет ваша позиция.
– Не иначе как совместное заявление имеете в виду? Чтоб мои япошата заурчали, да? Не совсем это логично у вас выходит, вы передайте своим начальникам: как только я сделаю заявление, которое Токио сможет расценить как смену моих симпатий, так сразу же я получу от них в пять раз больше того, что можете дать вы. У них конгресса нет. У них все тихо решается, без шума. Если их премьер скажет <надо>, то и будет так незамедлительно. А вы ратификанты, вы богатые, вам и в демократию можно поиграть. Хорошо. Я обдумаю наш разговор. Заметьте, что мне надо получить двадцать танков, двадцать аэропланов, сорок орудий и не меньше пятидесяти пулеметов - как первоначальный взнос. И еще: мне нужно знать, чего хотите вы.
– Только справедливости и...
– Бросьте, - сказал Меркулов, поднимаясь.– Не надо. Это вы для дам приберегите. Если у вас нет точных директив, запросите Вашингтон. Скорее всего, вас интересует наша береговая зона в районе Камчатки и Сахалина? Словом, запросите все: что, почем, где и зачем... И, пожалуйста, сделайте мне дружескую услугу: тщательно разузнайте, какая из ваших фирм, желательно с восточного побережья, захотела бы заключить со мной контракт на поставки чесучи и трепангов с крабами.