Пария

Райан Энтони

Я готов был к упрёкам, возможно в физической форме, но Суэйн лишь тяжело вздохнул. Похоже, мои усилия на поле боя, включая спасение жизни капитана, принесли мне от него некоторое снисхождение, но ещё не особое внимание.

– Мир стал хуже, когда ты научился читать, – фыркнул он, а потом выпрямился, развернулся и зашагал прочь, бросив через плечо краткий ответ. – На север, Писарь. Мы маршируем на север. Двадцать миль до заката. Отстающих не потерпим.

Когда мы выдвинулись, через час, как он и приказал, рота проходила мимо рощи, где Ведьма в Мешке построила себе укрытие. Там теперь осталась лишь куча палок и, как я

ни пытался это отрицать, у меня сердце болело оттого, что она исчезла.

ЧАСТЬ III

– Ты спрашиваешь, сколько человек умерло за мои стремления. А с чего ты взял, что мои стремления были только для меня одного?

Из «Завещания Самозванца Магниса Локлайна»,

записанного сэром Элвином Писарем

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Охуеть как холодно! – узкое красноносое лицо Тории было воплощением страдания. Она прикрыла уши тряпками, замотала своё тощее тело в несколько слоёв ткани, и ни то, ни другое, видимо, никак не спасало от ледяных морских ветров, хлеставших нас.

Меня больше занимал не холод, а содержимое моего живота. Похоже, кормчий обладал безошибочным даром находить самые выворачивающие наизнанку волны в этих серых водах. На мой не моряцкий взгляд наш корабль выглядел как бадья из потемневших от времени досок, скреплённых потрёпанными верёвками и ржавыми гвоздями. Он трещал, стонал и содрогался весь путь по верхним пределам Кроншельдского моря. И, хуже всего, он взмывал и брыкался хуже лошади с протухшими мозгами.

С лодками я был знаком, поскольку в своё время в банде Декина проплыл немало рек, как узких, так и широких, с коварными течениями, способными в считаные секунды утопить человека. Но я быстро понял, что море – это не река. Три дня после выхода из порта Фаринсаль тошнота едва отпускала меня от силы на пару минут. Приходилось заталкивать в себя еду, а её тут же выталкивало обратно. Спать удавалось лишь короткими промежутками между беготнёй посреди вонючего содержимого трюма. В этот когг, который носил совершенно неподходящее название «Милостивая Дева» запихнули сорок человек из нашей роты, а остальные плыли следом на семи кораблях, составлявших то, что, по всей видимости, называлось Северным Флотом Короны.

Цель нашего северного похода не объяснялась до тех пор, пока, спустя шесть дней после ухода с Поля Предателей, просящие не построили нас у пристани Фаринсаля. Во время похода на север наши ряды удивительно пополнились – настолько, что теперь нас стало наполовину больше, чем в походе от Каллинтора. Некоторые были злодеями, набранными из различных герцогских тюрем на пути, но большинство рекрутов пришло добровольно – бросить свои деревеньки и городки их побудила растущая легенда о Помазанной Леди.

Эти представляли собой любопытную разношёрстную компанию из безусых юнцов и керлов постарше, распалённых одной ревностной верой в Ковенант, и потому нам, более искушённым душам, было с ними нелегко. Когда Эвадина остановила своего серого скакуна на пристани, эти новички уставились на неё так, словно она только что выехала из Божьих Порталов. Я видел, что столь явное благоговение этих новых рекрутов нелёгким бременем легло на её плечи. И хотя до нас дошли слухи, что Совет светящих повысил её в духовном сане с причастника до стремящегося,

она по-прежнему избегала любых титулов помимо капитана.

– Совет Ковенанта и король решили удостоить нас особой чести, – провозгласила она без тени иронии. – Ибо нам надлежит погасить последние остатки нечестивого Восстания Самозванца. К северу расположен Фьордгельд и порт Ольверсаль – до недавних пор оплот узурпатора, переданный ему безбожным герцогом Хьюльвиком, который справедливо повержен и ныне лежит под Полем Предателей. До нас дошла весть, что верные горожане Ольверсаля одолели вероломных лордов и заново присягнули на верность королю Томасу. Они направили Короне петицию с просьбой о защите против банд злодеев, которые до сих пор остаются в диких землях и вынашивают планы вернуть украденную добычу. Мы – ответ короля.

На это все радостно закричали, хотя тон Эвадины не содержал в себе никаких призывов. Такие спонтанные выкрики во время её вечерних проповедей стали уже типичными – в ответ на её уроки восхищённая толпа издавала крики одобрения, иногда переходящие в открытое обожание. Мне это казалось удивительным, потому что – по крайней мере, на мой слух – её проповеди после битвы стали звучать менее зажигательно и более задумчиво.

В тот день в порту я видел, как на её челе промелькнуло усталое раздражение, прежде чем она спокойно улыбнулась и подняла руку, требуя тишины.

– Фьордгельд – не ваш дом, – сказала она. – Многие обычаи, которые вы там встретите, покажутся вам странными. Помните, что в Ольверсале традиционна открытая демонстрация образов аскарлийских богов, и это не является там проявлением ереси. Следовательно, применение стриктур на этот счёт не требуется. Однако присягнувшие там делу Самозванца действительно поступали так в надежде вытеснить Ковенант древними и злобными ересями. По этой причине нашу роту и выбрали для этой задачи. Мы будем охранять права короля Томаса на его собственность и восстановим Ковенант, где бы он ни был нарушен.

Раздалось ещё больше криков, на лбу Эвадины появилась очередная складка тревоги, и она развернулась, кивнув Суэйну.

– Разойтись по отрядам! – крикнула она. – Готовьтесь грузиться по приказу. И осторожнее на трапах, пьяницы кривоногие! Никто не станет вылавливать вас из бухты, если упадёте.

***

– Попробуй, – сказал Уилхем, подходя к Тории и протягивая ей маленькую фляжку. Мы стояли на корме, где качка казалась не такой сильной, хотя, конечно, такими заблуждениями мы лишь себя успокаивали. Уилхем, как и Тория, похоже, от морской болезни не страдал. Хотя, если её иммунитет происходил от долгого знакомства с мореплаванием в прошлом, то у него, как я подозревал, дело было в обильных возлияниях спиртного, которое он при любой возможности заливал в глотку.

– Что там? – спросила Тория, открыв пробку и нюхая содержимое.

– Бренди, ром и… – Уилхем пожал плечами, – … что-то ещё. Пахнет мерзко, зато приятно согревает. Выменял четверть бочонка у одного моряка в обмен на кинжал. К сожалению, это всё, что осталось. Но если хочешь, допивай, дорогая. Не допущу, чтобы судачили, будто я скупой пьяница.

Тория сделала глоток, причмокнула губами и снова отхлебнула.

– Пила я и намного хуже, – сказала она, передавая фляжку мне. К несчастью, одного глотка кислого содержимого хватило, чтобы я снова сложился пополам над поручнем.