Пароль остается прежним
Шрифт:
Том кивнул. Он все еще пребывал в каком-то благодушном полусне.
«Волга» уставилась фарами в незнакомца, и вдруг Том сжался, вцепился в руку водителя:
— Пожалуйста, не останавливайся... Газуй, газуй!
Колхозный бухгалтер невольно поддался его настроению и включил газ перед самым носом незнакомца.
— Что случилось? — спросил он через некоторое время.
— Это очень плохой человек,— ответил Том и виновато посмотрел на своего нового знакомого.
— Почему плохой?
— Я знаю.
— Так ведь ты
— И он недавно! — упрямо возразил Том.
Возле сверкающего неоновыми огнями шелкокомбината Том простился с бухгалтером.
— Ты к нам приезжай,— сказал толстяк на прощание.— А фамилия наша — Шараповы. Не забудешь?
— Не забуду,— ответил Том.— Спасибо!— И зашагал по тускло освещенной улице.
«Что это делал Семен Петрович на хлопковом поле?» — думал он, с неохотой приближаясь к гостинице.
В ноль часов пятнадцать минут радиолокаторы засекли неизвестный передатчик. Он работал в течение трех с половиной минут на ультракоротких волнах.
Определили и местонахождение передатчика: прилегающий к городу участок колхоза, где председателем дважды Герой Социалистического Труда Улугходжаев. Проверили: кусты хлопчатника смяты. Овчарка взяла след и вывела на шоссе. Здесь почти сразу след обрывался. Кто-то сел в машину, как определили по оттиску скатов — самосвал.
К утру стало известно, что это самосвал строительного треста.
Водитель охотно описал внешность своего случайного пассажира. Высокого роста, плотный. Уже в летах. Чисто выбрит. Седой. Волосы расчесывает на пробор. В полотняном костюме.
Еще через некоторое время капитана Харламова, который, разыскивая Василия Васильевича, находился в Средней Азии, пригласили в КГБ.
Высокого роста, плотный, уже в летах... Возможно, он, думал Харламов, хотя остальные приметы и не сходятся.
Он летел в самолете и вспоминал слова своего начальника. Конечно, в нашей стране почва неблагоприятна для таких, как Василий Васильевич. Действия их, по сути дела, локализованы. Затаиться, исчезнуть на время они могут, но первая же попытка развернуться чревата последствиями.
...Когда стало известно, что встреча в ресторане «Бахор» не состоялась, предположили, что сообщника иностранной разведки что-то насторожило. Возможно, этим и объяснялось внезапное исчезновение Василия Васильевича.
И тут в городской отдел КГБ пришла взволнованная женщина с красивым, но уже увядшим лицом.
— Я модистка,— представилась она.—Баталова.
— Прошу садиться,— предложил капитан Харламов.
Дело касалось Василия Васильевича. Узнав, что дамский мастер исчез, женщина решила, что причина кроется в телеграмме, которую получила на днях по его просьбе.
— Вы помните содержание телеграммы?— спросил Харламов.
— Конечно!—ответила Баталова.—«Срочно выезжайте».
Оказывается, телеграмма пришла из Ташкента, подписи не было, и это уже тогда насторожило модистку.
— Спасибо,—
Она добавила, потупив глаза:
— Он всегда был таким внимательным... Как же я могла отказать ему в этой пустячной услуге?..
Рейсовый самолет за полчаса доставил капитана Харламова из Ташкента в Ленинабад.
С аэропорта Харламов направился прежде всего в гостиницу и получил номер. Когда брал ключ у дежурной, нос,к носу столкнулся с человеком в слегка помятом полотняном костюме. Тот сдавал ключ. Что-то знакомое показалось Харламову в этом чисто выбритом человеке. Заметив пристальный взгляд Харламова, он отвернулся. Шея у него была толстая, с глубокими складками.
«Василий Васильевич!» — узнал Харламов.
УСЛУГА
Горский с неприязнью думал о людях, которые его окружают. Ни одного надежного человека. Словно здесь никогда не было басмачества, словно баи и муллы выдуманы писателем-фантастом. Иначе куда делись и они, и побеги, которые они несомненно пустили?.. А задание у него сложное: быть резидентом в пограничном районе. Никому до сих пор это не удавалось... Но и один в поле не воин. Как быть? Пока виды оставались только на водителя автопогрузчика.
Во время очередной стоянки в Реги-равоне Горский заметил, что Ефремов озабочен. Он подошел к нему и положил руку на раскаленный капот машины.
Маленький, хилый Ефремов, казалось, утонул в мягком водительском кресле.
— Как дела, сосед? — спросил Горский.
Ефремов почувствовал в его голосе расположение и попробовал улыбнуться:
— Ничего, благодарю.
— А что за печаль грызет душу?
Ефремов ответил не сразу:
— В тот вечер, когда мы с вами... ну, шашлык ели... Несчастье со мной приключилось.
— Что такое? — спросил Горский.
— Я тогда перебрал малость...
— А, понимаю,— догадался Горский,— сболтнул лишнее.
Ефремов испуганно взглянул на него.
Горский, подавшись вперед, сказал покровительственно:
— Пустяки, все останется между нами.
Ефремов сжал в кулак остренький подбородок и забормотал, раздвигая и сдвигая рукой челюсти:
— Ничего я не говорил...
Горский усмехнулся:
— Чудак ты, дружище. Ну, неужели думаешь, я побегу в милицию и буду рассказывать, как тебя заподозрили пограничники?
Ефремов нервно задергал шеей.
— Или что в Дахау ты пал духом?..
Здесь Горский остановился и махнул рукой, мол, зачем продолжать.
Ефремов произнес дрожащим голосом:
— Что я такое говорил про Дахау?
— Потом, потом,— заметил Горский.
— Нет, все-таки, что я говорил? — затаив дыхание, переспросил Ефремов.
Горский опять усмехнулся:
— Мы же друзья, Степан. Так чего ты боишься?
Водитель автопогрузчика взглянул в уверенные глаза капитана «Медузы» и сказал доверительно: