Партия свободных ребят
Шрифт:
Уложив его поаккуратней, Гараська хотел было снова на боковую, но его внимание привлекли свет в горнице и приглушенные голоса.
Он слегка приподнялся на локтях и заглянул. И что же он увидел?! За самоваром сидели его хозяин Никифор Салин, Силан Алдохин и неизвестный человек в городском пиджаке. Неизвестный был гладко брит, стрижен ежиком, скуласт, кожа на его щеках свешивалась складками.
И вот что услышал Гараська.
– Так... Значит, и склеп разграблен, где наши предки были похоронены.
– Могилка цела. И плита медная с надписью вашей в стихах цела... А вот то, что в синем клубочке матушка ваша берегла...
– проговорил Салин, испытующе глядя на бывшего барина.
– Знаю, в газетах читал, голодное мужичье съело наши фамильные драгоценности!
– Да, так-то вот, барин, пошли в Помгол.
– Значит, судьба им такая, - донесся до Гараськи отрывок разговора.
И он, забыв про сон, подтянулся к краю печки.
Этот незнакомец не иначе, как бывший барин Крутолобов.
– Значит, не прокутили товарищи комиссары ваши бриллиантики, а мужикам хлеб закупили?
– усмехнулся Силан Алдохин. Он ведь сам немало награбил из крутолобовского имения и не очень жалел помещичье добро.
– Закупили хлеб в Америке... И я сам этому помогал, черт меня дери!
– Это как же так, барин?
– с притворным сокрушением воскликнул Никифор Салин.
– А вот так. Я теперь работник советского торгпредства... Я ведь знаю несколько иностранных языков не хуже русского... Ну и оказался теперь нужен как специалист.
– Спец, как теперь говорят.
– Да, советский спец, Аполлинарий Андреевич, товарищ Крутолобое, прошу любить и жаловать!
– барин насмешливо раскланялся.
Кулаки расхохотались. Одежда на барине висела, как на вешалке. Силантий проговорил:
– Как же вы похудели, Аполлинарий Андреевич! Я помню, были вы поперек себя шире. Бывало, как вам в коляску садиться, так ее с другой стороны трое работников осаживали... Чтобы не перевернулась, когда вы на подножку своей барской ногой ступите...
– Да, а я помню, - сказал Никифор, - вы все, бывало, по заграницам ездили от толщины лечиться, водичку там какую-то пили... Смотри-ка, видать, вас революция от толщины враз вылечила. И бесплатно!
Кулаки снова расхохотались.
– Не бесплатно, - буркнул барин, - ценой последнего имения и прочего...
– Ну, зато вы теперь на государственной службе.
– По заграницам не на свои деньги ездите, а на советские!
– Не вы ли тракторы там закупаете и прочие машины?
– Я! Я! Я!
– повторял с досадой барин, ударяя себя кулаком по лбу.
– А для нас вы там не закупите по одному хотя бы?
– Да, видите ли, - сказал Крутолобов, - есть
– Знаем, читали.
– Так вот, главное - попасть в число культурных хозяев. Получить такие справки от местных властей. Ну и тогда я смогу вам посодействовать в приобретении для ваших хозяйств некоторых импортных машин.
– Это вы всурьез, барин?
– сразу перестали смеяться кулаки.
– Крутолобовы слов на ветер не бросают.
– Так, так... И что же с нас за это?
– А ничего... Ничего, кроме небольшого содействия.
– Какого же?
Наступила тишина. Барин молчал, обдумывая. Кулаки настороженно посапывали.
– Содействие самое пустяковое. Я прибуду к вам с одним местным товарищем из земельного отдела для определения: являются ли ваши хозяйства культурными. Для нарезки таким хозяйствам, как полагается, до двадцати пяти гектаров... Ну, а вы поможете мне выкопать из могилы гроб любимого егеря моего Родиона и доставить его в лодку.
– Да зачем он вам, барин?
– притворно-испуганно сказал Никифор.
– Что, трусите?
– усмехнулся Крутолобов.
– Помнится мне, помер ваш забулдыга охотник от заразы какой-то, когда его хоронили, гроб был закрыт... опасно его коснуться. А так, нам что ж, выкопаем, ежели такая ваша барская фантазия, - пожал широкими круглыми плечами Силан.
– Родион умер от пьянства, - сказал Крутолобов, - и любоваться я на его череп и кости не собираюсь. Он похоронен вместе со своей собакой, как древний князь с конем.
– В одной могиле с собакой? Ох, грех, прости господи!
– перекрестился Никифор.
– Да, такова была его последняя воля, чтобы над ним шумел лес, в котором он всю жизнь охотился, и с ним в ногах его лежала собака единственное любимое существо...
– Так, так, - забарабанил Силан пальцами по самовару, любуясь своим отражением, - а не положено ли в этот гроб и что-либо поценней собачки? Серебряная посуда, разные золотые вещи и прочие громоздкие ценности, которые вы не смогли унести с собой?
Барин насторожился.
– При разгроме вашего имения ни одной серебряной тарелки, ни одной позолоченной чарки мы не нашли...
А ведь запомнились они мне. Бывало, выносили ваши лакеи золотую чарочку на серебряном блюдечке, когда являлись мы поздравлять господ с праздниками... И вот не пришло мне в голову, дураку, что все это вы так хитро угробили!
– Не угробил, а сохранил!
– сердито сказал барин.
– Ловко, - усмехнулся Силан Алдохин, - золото в гроб схоронили, а покойничка на волю пустили! И вы не боитесь теперь доверить нам такую тайну?