Пепел жизни

Харос Рина

В дверь тихонько постучались, будто хотели проверить, проснулся ли я. Я молча при помощи магии отпер дверь, продолжая всматриваться в окно, сквозь которое виднелись густой лес и поляна, покрытая плотным зеленым ковром. Даже через стекло слышалось пение уцелевших птиц, которое предзнаменовало начало нового дня. Тонкая полоска солнца восходила над горизонтом, разгоняя сумрак и окрашивая верхушки деревьев в золотистые оттенки.

В открытую дверь медленно вползла ламия, кончик языка которой нервно подрагивал. Я обернулся через плечо, и уголок губ дернулся в улыбке, усмехнувшись. Прислуга явно была недовольна тем, что заставил ее ждать по ту сторону двери. Ламии всегда славились своим невыносимым характером, что заставляло

многих держаться от них подальше, боясь, что существа в порыве гнева вцепятся своими ядовитыми клыками прямо в глотку.

– И тебе доброе утро, прекрасное хладнокровное создание.

В ответ мне послышалось недовольное шипение, и следом небольшая ваза, которая стояла на тумбочке около двери, полетела на пол, распавшись на множество осколков. Удивленно выгнув брови, я повернулся и скрестил руки на груди, прислонившись к подоконнику, ожидая объяснений.

Ламия, набрав полную грудь воздуха, начала шипеть с дикой скоростью и злостью. Я прикусил нижнюю губу и пару раз прокашлялся, чтобы не засмеяться и не разозлить еще больше существо, которое уже стояло и активно жестикулировало, пытаясь донести до меня всю степень своего унижения.

Из ее рассказа я понял, что Клерс, не выдержав, спустился в подвал дворца и напился. Его песни и жалобы на судьбу слышались на этаже, где проживала прислуга. После того как сатир уничтожил все запасы вина, он поднялся обратно во дворец и начал искать тех, кто еще не спал, чтобы поговорить. Все знали, что после того, как Клерс выпьет, у него развязывается язык – сам по себе он безобидный, но постоянное нытье, которое сменялось на восторженные рассказы из его молодости, могли кого угодно довести до сумасшествия.

Я издал нервный смешок, когда ламия, шикнув, продолжила рассказ. Оказалось, что как только Клерс поднялся из подвала на этаж прислуги, он начал бешено колотить в каждую дверь и кричать, что ему нужно с кем-то поговорить и обсудить проблемы, которые окружили нас всех вражеским кольцом. Ламия, возвращаясь с кухни, столкнулась с сатиром в коридоре. Увидев ее, Клерс, едва переставляя копыта, дошел до существа и почти что силой заставил последовать за ним. Сатир вел ламию по многочисленным коридорам, завывая пьяную песню про первую фею, которая умерла от того, что смертные и существа не смогли раскрыть огонь и свет, что таились в их душах и телах. Несмотря на то что Клерс был ростом всего полтора метра, силу он имел недюжинную. Он привел ламию на кухню и заставил бедолагу приготовить ему похлебку – овощное рагу с плющом, которое так любили эти существа. На все возражения ламии он складывал ладони и начинал давить на жалость, манипулируя тем, что чуть не погиб пару дней назад. Лишь чудо его спасло, не иначе. Ламия пыталась донести до сатира, что уже поздно, она хочет отдохнуть, поскольку утром предстоит много работы – через неделю во дворец приедут Михаэль и Селестия – правители Вреклинга и Авантина. Но сатир, доставая из закромов овощи, молча вкладывал их в ладони существа и вскидывал голову, мол, готовь, не отвлекайся. Ламии ничего не оставалось, как посреди ночи варить Клерсу овощное рагу, благо плющ был нарван с вечера и не пришлось идти к местному фермеру за порцией зелени для пьяного сатира. Разошлись существа под утро. Клерс, сытый и едва переставляющий копыта, и ламия, которая едва скользила по полу, цепляясь хвостом за ковры от усталости.

Я едва сдерживал смех, прислонив ладонь ко рту. Ламия смотрела так, будто была готова вцепиться клыками мне в глотку, но страх и здравый смысл останавливали ее от этого. Кончик ее хвоста подрагивал, человеческие кулаки крепко сжались, грудь часто опадала, выражая крайнее недовольство существа. Я сделал пару шагов навстречу прислуге, чтобы успокоить, вразумить, но она яростно шипела, заставляя стоять на месте. Примирительно поднял руки – несмотря на то что ламия помогала по хозяйству, я относился к ней как к члену

семьи, равно как к каждому, что проживал во дворце.

– Я дам тебе выходной.

Ламия хлестнула хвостом по стене, оставив там небольшое углубление.

– Два выходных?

Существо зашипело, но не так озлобленно, как тогда, когда только ворвалось в комнату.

– Три.

Ламия, сузив глаза, дернула кончиком раздвоенного языка и едва заметно кивнула. Я распахнул руки в стороны и чуть склонил голову набок. Существо медленно подползло ко мне и, обхватив руками торс, уткнулось носом в ключицы, тяжело вздохнув.

– Обидел тебя этот сатир, да?

Кивок.

– Ты хотела вырвать ему кадык и скинуть его тело в преисподнюю?

Кивок.

– Но ты была хорошей девочкой и удержалась от соблазна?

Снова кивок.

Я усмехнулся и провел ладонями по спине ламии, кожа которой местами была покрыта мелкой чешуей. Обхватил ее плечи, чуть отдалил от себя и всмотрелся в красноватого оттенка глаза с вертикальным зрачком.

– Иди отдохни, а я позже разберусь с Клерсом.

Ламия, освободившись от моей хватки, дернула кончиком языка, соглашаясь. Развернувшись, она покинула комнату и едва слышно прикрыла за собой дверь.

Я шумно выдохнул и провел ладонью по лицу, издав фыркающий звук. Сон как рукой сняло.

До того, как прислуга начнет просыпаться, у меня была пара часов. Я окунулся в лохань с холодной водой, накинул темные штаны, которые жгутом крепились на бедрах и лодыжках, и посмотрел в зеркало. Сощурившись, провел ладонью по некогда шрамированной коже и охнул – следов от плети отца не было. Оставалась пара рубцов, которые сеточкой расходились от груди за спину, но их почти не было видно. Я рассеянно водил руками по коже, судорожно пытаясь понять, что за чертовщина. Призвав магию, направил ее на шрамы, которые некогда украшали торс и грудь, но она, зашипев, осела пеплом в воздухе – белоснежная сила феи набросилась на нее, подобно дикой львице.

Я не сдержал улыбки, вспомнив, что вчера в комнате фея едва касалась моего тела, пристально наблюдая за сеточкой грубых шрамов, оставленных отцом. Провел пару раз по коже, вспоминая прикосновения Касандры. Что-то теплое начало рождаться в душе, вызывая волну трепета.

– Готов немного потренироваться, малыш?

Вурхэнгсон, дремавший в моем теле, лениво поднял морду и разомкнул заспанные глаза. Издав низкий рык, он обнажил острые клыки и пару раз лязгнул пастью.

Отойдя от зеркала, я встал в углу комнаты и призвал мертвеца в шкуре животного, который спустя мгновения стоял около меня, занимая добрую четверть пространства. Серая шерсть встала дыбом от предвкушения, массивные лапы переминались, выпуская острые когти, оскал украшал морду существа. Не сводя с меня взгляда, он мотнул волчьим хвостом, почти что снеся зеркало со стены. Усмехнувшись, я прошел мимо существа и поманил его за собой. Тот последовал за мной, низко склонив голову в знак уважения.

Выйдя на улицу, я первым делом размял занывшие мышцы и распахнул крылья, почувствовав блаженную легкость во всем теле. Вурхэнгсон, который принюхивался к траве и деревьям, низко рычал, выражая свое довольство. Дымчатого оттенка шерсть лоснилась в восходящих солнечных лучах. Нам обоим не помешала бы хорошая тренировка.

– Малыш.

Существо медленно обернулось.

– Нападай.

Вурхэнгсон, оскалившись, присел на передние лапы и медленно начал подходить ко мне. Дьявольский взгляд темных глаз устремлен исподлобья, изучая пространство вокруг, чтобы понять, с какой стороны удар будет победным. Я поочередно склонил голову в правую и левую сторону, ощущая, как азарт растекается по телу, пробуждая силу. Кожи на лбу коснулось мимолетное объятие боли – сила, спящая глубоко внутри, распахнулась и устремилась по венам, словно лавина. Я приказал магии не атаковать существо, пока тот не сделает первый выпад.