Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
Но на кухне его не спросили: «И больше ничего? Мы должны вот этим два дня кормить двадцать четыре человека?!» Они лишь сказали: «Ну ладно, давай сюда!»
Овсяная каша была просто объедение!
— Так и должно быть! (В это самое время основное население СССР жило впроголодь. — Ред.)
В столовой стояли настоящие столы, на полу линолеум. Словно в казино, кругом сновали ординарцы в белых кителях и белых пилотках на голове. Они были похожи на старших официантов, когда забирали с грузового
Правда, миски здесь тоже были изготовлены из консервной жести. Каждый носил свою ложку с собой. Но мы не просто носили ложки в кармане, как это делали простые пленные. Большинство из нас сшило себе из материи или даже из кожи футляр для ложки. Так было гораздо гигиеничнее.
— Постепенно все снова наладится! — считали мы.
Но самым красивым в столовой были деревянные лампы. Вырезанные из дерева и раскрашенные. Настоящие люстры с электрическими лампочками. Стены обшиты деревянными панелями.
Повсюду висят портреты.
— Кто это? — спрашивает меня Хайни Хольцер и показывает на портрет бородача, выполненный в манере туше.
— Это Маркс! — говорю я.
— А рядом с ним? — спрашивает Хайни Хольцер, который раньше был членом Коммунистической партии Германии.
— Ну, это же Энгельс! — отвечаю я.
— Так, следующих я знаю. Рядом с ним Тельман, а большие портреты — это Ленин и Сталин! — Хайни Хольцер думает, что на приемном экзамене они могут при случае спросить нас, кто изображен на этих портретах.
Да, да, мы пока находимся всего лишь в карантине. Возможно, занятия в школе начнутся не раньше чем через три недели. Прибыли еще далеко не все. Эта школа получает пополнение из всех лагерей Советского Союза. Наряду с московской антифашистской школой она единственная в своем роде. Так что мы очень важные персоны.
Каждый из нас намерен сделать все, что в его силах. Строгая дисциплина и выполнение заданий!
Мартин, которого мы выбрали старостой комнаты, возвращается с совещания у старосты немецкого сектора с предостережением:
— Кто будет не успевать, того отправят назад в лагерь еще до собеседования! И без того полно желающих учиться в школе!
Прежде всего, в корпусе нельзя курить. Кто хочет курить, выходит на улицу в специальное место для курения перед корпусом. Окурки следует выбрасывать в предусмотренную для этого бочку.
На улице дует сильный ветер.
Но мы справимся и не промахнемся!
В столовую и на линейку мы должны ходить только строем. И с песней. Но мы знаем только несколько строчек типа: «…с нами наступит новое время, с нами наступит новое время!» Оказывается, что и группы военнопленных из других лагерей поют всегда одно и то же.
Некоторые из тех, кто прибывает из других лагерей, даже не знали, куда их везут.
Некоторых забрали прямо с лесоповала в том, в чем они были. Среди них было и несколько офицеров.
Здесь можно было встретить людей самых разных профессий: преподавателей университета и студентов, владельцев предприятий
Некоторых из них местные политинструкторы отобрали после непростых экзаменов, чтобы в антифашистской школе воспитать из них «убежденных и активных антифашистов». Среди них есть и старые члены Коммунистической партии Германии, которые были лично знакомы с Эрнстом Тельманом.
Однако здесь можно встретить и бывших нацистов.
Тут есть кавалеры Золотого Немецкого креста (военный орден Немецкого креста (в золоте и серебре), учрежденный Гитлером в сентябре 1941 г. как промежуточная ступень между Железным крестом 1-го класса и Рыцарским крестом. — Ред.), а также люди, служившие в Главном управлении РСХА.
Тот, кто десять лет страдал в концлагере Бухенвальд, здесь уже больше не считается заслуженным антифашистом.
Все прежние различия стерты. С первого взгляда священники выглядят здесь точно так же, как и подсобные рабочие. И только приглядевшись, можно заметить следы духовности на их лицах.
Все боятся только одного: что им не удастся выдержать испытание во время приемного собеседования. В этом все солидарны. Ведь поездка на родину, как фата-моргана, находится в непосредственной близости. Но об этом никто не говорит вслух!
Вообще, все говорят только то, что полагается говорить настоящему стойкому антифашисту. Никто не отваживается даже думать, что муштра в этой школе более прусская, чем в любой прусской казарме. Курсантов здесь называют питомцами школы. Точно так же, как называли юнкеров в российских военных училищах.
Мартин берет на себя труд и обучает тех из нас, которые имеют слабую теоретическую подготовку.
— Что понимаем мы под демократией? Что понимаем мы под социализмом?
Хайни Хольцер и ему подобные были так любезны и охотно слушали, что рассказывал им Мартин. Но когда однажды в нашу комнату зашел ассистент, так называют в школе помощника преподавателя, он сказал:
— Я советую вам лучше не заниматься такими вещами, пока вы не усвоили какое-нибудь ложное понятие!
Мартин сердится, так как Хайни Хольцер и ему подобные заявляют:
— Вот видишь, Мартин! Лучше оставь все это в покое!
— Вы не знаете, когда родился Сталин? — спрашиваю я Мартина и Курта.
Но они тоже не знают этого.
— Кроме того, об этом вряд ли будут спрашивать! — считает Мартин.
— Осторожность не помешает! — возражаю я. — Береженого Бог бережет!
Но пока мы каждое утро, словно обычные пленные, выходим за ворота и привозим на маленьких санках дрова для всей школы.
Мы рассматриваем эту работу как своего рода спортивную тренировку. Мы таскаем санки с дровами довольно бодро, а не ползаем, с трудом переставляя ноги, как дистрофики-пленные. Когда я в последний раз проходил медицинский осмотр, то был записан в первую рабочую группу. Я и сам чувствую себя вполне здоровым. Это подтверждает и анализ крови на оседание эритроцитов.