Перекати-поле
Шрифт:
Три дня аврала все силы из команды выжали. Люди на ходу засыпали, а ударной тройке Иванов-Петров-Сидоров еще надо было и свои дела делать. Минный погреб под свой груз разведка флота забрала. Забили ящиками, опечатали и пост заставили выставить. Два отделения морской пехоты на борт прибыло. К главному калибру лишних снарядов не возьмешь, некуда их складывать, зато к автоматам на 20 и 37 мм взяли тройной боекомплект и еще немножко…
Тропическую форменку поляки сшили. Копчеными окороками и мешками с мукой все кладовки забили. Второй опреснитель собрали. Ну и оружие на всякий случай прихватили. Все что служители культа добыли — пулемет ручной, три автомата, снайперскую винтовку
В последний день начали с общей политинформации, потом еще партсобрание, его еще в Севастополе приняли, в начале июля, на Херсонесе, когда все уже знали, что кораблей уже больше не будет, и все они здесь смертники. Особисты документы собрали, офицерам выдали польские, экипаж без документов остался. Во время перехода берег не предусматривался. Последний обыск под названием «проверка личных вещей» и под вечер эсминец без названия и флага вышел в открытое море. Для перехода к новому месту службы.
Кубрик у старшин был шестиместный, и к ним подселили еще двух морпехов. При посторонних разговоры велись только на общие темы, в основном о еде, выпивке и бабах. Пока на третий день похода жилистый пехотинец не упомянул Инкерман. В одном кубрике, спустя тринадцать лет, встретились два севастопольца. Вспомнили как под раненными временный причал на бревна развалился, как по ним стреляли из пулеметов с катера 0112, отгоняя тех, кому не нем места не досталось и прибрежную полосу, заваленную мертвыми солдатами Приморской армии. Под разговоры литр спирта усидели, детская доза для пятерых матерых бойцов. Считай подружились. Морпехи в быту по прозвищам звались — Щепка и Молчун. Тоже всю войну прошли, награды имели. У Молчуна иконостас внушал уважение, сплошные ордена. Две Красных Звезды, две Славы третьей и второй степени соответственно, Отечественная война второй степени и Боевое Красное Знамя. И на шесть орденов одна медаль затесалась — за Будапешт. За что давали он не рассказывал, слова экономил. Иногда за весь день мог пару раз «да» или «нет» сказать, и все.
Вокруг Африки шли долго, с двумя дозаправками прямо в море. Своих портов в этих местах у СССР не было, все сплошь британские да португальские колонии. Наконец, вырвались на финишную прямую, и вдоль южного берега Явы двинулись к острову Ломбок, где на выборах победили местные коммунисты.
Молчун в карауле был, дверь стерег, чтобы не пропала, когда ревун выдал боевую тревогу. Вся четверка рванула занимать места по расписанию, кроме главстаршины. Тот для начала решил узнать в чем дело и побежал к капитану. По дороге вдаль глянул, сам все понял. Стоит у берега британский крейсер, вон из-за того мыса выполз, флаги сигнальные вывесил: «Лечь в дрейф, осмотровую группу принять». И четыре ствола крейсерского главного калибра для большей убедительности уже на эсминец смотрят. Один раз шарахнут, тут тебе сразу исход летальный, без вариантов, учитывая их калибр, и отсутствие бронирования на нашем кораблике.
— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите сформировать команду сопровождения для осмотровой группы!
Высказался, типа. Нарисовался, такой красивый….
— Какая тримудьбронебойная группа? Какой-такой досмотр? Мы их сейчас невзначай шарахнем из всех стволов и рванем отсюда на полной скорости! — вызверился капитан.
Его тоже понять можно было, что ему в минный погреб напихали, он и сам не знал. И показывать содержимое хоть кому не имел ни
— Товарищ капитан, давайте попробуем сначала тихо разойтись. Если не получится, тогда уже и будем воевать, тем более две торпеды в упор надежнее снарядов, — предложил Егор.
— Действуй, — кивнул головой капитан, в его глазах засветилась сумасшедшая надежда остаться в живых.
Видел главстаршина такие глаза перед атакой на пулеметы…
— Флаг на гюйс! Торпедным аппаратам боевая готовность! С левого борта трап спустить, малым ходом на дистанцию четыре кабельтовых вперед. Машинному отделению быть готовым к повороту!
Отделение морской пехоты выстроилось почетным караулом. Наряд по камбузу быстренько в парадную форму натянул. Когда британцы на борт поднимались, им сразу в руки по стакану водки всовывали.
— За союзников! — произнес тост главстаршина и первым выпил, залпом и с удовольствием. — Сэр, прошу вас проследовать на мостик к капитану.
Молодой лейтенантик, сразу по жаре после водки изрядно окосевший, двинулся вперед.
В рубке еще налили.
— За Британию!
Ну как рыжему шотландцу не выпить русской водки за Британию? Беря пример с капитана эсминца жахнул залпом без закуски, даже рукавом не занюхав. В судовом журнале за досмотр расписался не глядя, а ему уже опять наливают, за королеву. Стакан об палубу вдребезги, офицерика под руки, матросам два ящика водочки в шлюпку. Досмотр закончен!
Отвалили англичане от борта, эсминец флаги поднял «Следую своим курсом» и разошлись они, как в море корабли…
— Вы откуда иностранный язык знаете? — сразу подсуетился особист.
— Так я же с «Архангельска», а он бывший британский крейсер, в 44 нам его передавали, нас учили, потом в 49 мы его сдавали, тоже с носителями языка общались. В личном деле должны отметки быть, — внешне спокойно ответил Егор, хотя внутри всего корежило от дикой злобы к работнику особого отдела, конкретно к этому, да и всему их сучьему племени.
Внутренних врагов легче искать, чем за родину умирать, да и платят за это лучше…
Вдохнул главстаршина глубоко, досчитал до десяти, козырнул капитану и пошел себе с ощущением объективной реальности, данной ему в награду за хорошо сделанное дело господом богом. Все живы, что собственно еще людям надо? Кроме хлеба, зрелищ, выпивки и сокровищ…
К вечеру в порт вошли. Добрались. Встали на рейде, боновое заграждение замкнули, капитан на берег сошел, военно-морскому советнику доложить о прибытие и дальнейшие распоряжения получить. Воздух, напитанный тропическими ароматами, кружил голову, дурманил мозг и усыплял бдительность. Быстро на стол собрали. Резко выпили. Между первой и второй промежуток небольшой, сразу добавили. Молчун вышел и вернулся с отобранной у торпедистов гитарой. Подал ее Щепке, тот поигрывал. Хотелось последний вечер похода провести весело, чтобы было что вспомнить, кроме вахт и качки.
— Хорошо сидим, — отметил Щепка. — С сорок пятого такого богатого стола не видел. И без нормы, и вкусно. А то ведь у нас или маслица кусочек, или мешок гнилой картошки. Умеете вы флотские устраиваться. Эх!
Встал Егор, вышел. Все равно обратно их в трюме грузопассажирском повезут, а кораблик здесь останется вместе со всем содержимым. Не пропадать же добру. Махнул рукой вахте, лязгнул дверью кладовой.
— Ешьте, пейте. Едой силу не вымотаешь…
— Какая хорошая команда, таких бы побольше, так всю жизнь бы служил, — развеселился один из недавно призванных, кажется из Ленинградской области. — Еще бы на берег выйти, чтобы было что дома рассказывать!