Переселение. Том 1
Шрифт:
Тогда в нем впервые, как и в его солдатах, зародилось смутное желание не возвращаться домой. К предчувствию смерти, до той поры еще не изведанному, примешивалась привычная скука, не отпускавшая его, пока не начинались бои. Перебирая в памяти больных солдат и обезножевших лошадей, он с бесконечным презрением думал о тех солдатах, что здоровы и были готовы к дальнейшему походу и к битве. И все же, несмотря на всю свою выдержку и самоуверенность, он прежде всего осыпал бранью себя, а потом уже других. Непрерывные мучения, постоянные войны сделали его непревзойденным мастером по снаряжению полка, он предвидел все до мелочей, предугадывал возможные повороты в событиях. Если порой ему еще случалось обмануться в каком-нибудь норовистом валашском коне или тяжеловесной немецкой кобыле, недуг или норов которых на глаз не определишь, то в выборе повозок, колес или людей он никогда
Край, откуда они пришли и где он оставил семью, вызывал теперь в нем отвращение. Наряду с приказом обучать людей рыть осадные траншеи он получил распоряжение научить их осушать болота, и сейчас наравне со стрельбой из ружей он учил солдат (и совершенно без толку) воздвигать глиняные дамбы возле трясин и поросших ивами топей, где они охотнее всего селились в землянках и шалашах, среди зарослей кустарников или под деревьями, и где умирали, скорчившись. Этот дурацкий край, мокрый, болотистый и ровный, как скатерть, вконец осточертел ему, и, будь его воля, он давно бы уже покинул его на веки вечные.
Свыкнувшись с военным делом и овладев им в совершенстве, он теперь презирал его, а еще больше презирал своих соплеменников, которые походили на цыган, так же как их жилища походили на цыганские шатры. Причем не на те шатры в Валахии, которые в памяти Вука Исаковича остались сладостным воспоминанием, связанным с молоденькими цыганочками, а бедняцкие шатры турецкой голытьбы, разбитые подле мусорных свалок. В гневе Вук Исакович охотно предал бы огню и мечу весь тот край, который он в свое время пересек вместе с отцом и братом, когда они ездили по торговым делам, вместе с боготворившими его людьми, которых он сам привел и поселил у Варадина.
Впрочем, и в минуты жалости, внезапно сменявшей гнев, Вуку Исаковичу хотелось уйти вместе со своими людьми куда-нибудь подальше от этой юдоли.
В страшной мешанине мыслей он с бессильной яростью вспоминал брата с его мелочностью и делячеством, хотя и был ему благодарен за то, что тот приютил его жену и детей. Скопидомство, крохоборство и торгашество брата казались ему нелепыми. Перед отъездом пришлось с ним мириться, так и не выцарапав ни своих денег, ни талеров жены, да еще выслушав его бесконечные насмешки над тем, что он, Вук, носится с мыслью переселиться — может, даже в Россию.
Жизнь дома для Вука Исаковича была не жизнь; настоящая жизнь, чудесная, наполненная смыслом, виделась ему где-то на стороне. Дома были лишь грязь да убожество, вечная купля-продажа, скитания по грязным городишкам, в которых Аранджелу Исаковичу виделись полные мошны денег и в которых он расточал любезные улыбки и вел деловые разговоры. Вук Исакович, будь его воля, не удостоил бы и взглядом этот край, не говоря уже о Турции, куда кое-кто из переселенцев начал снова возвращаться. Турцию Вук Исакович ненавидел, он так и не заметил ее мощеных дворов, фонтанов, красивых мостов и прекрасных, подобных длинным древним копьям, минаретов.
Мечта куда-нибудь уйти и жить там беззаботно, увести с собой своих людей, чтоб им тоже жилось легко и приятно, представлялась Вуку Исаковичу вполне осуществимой. Должен же где-то быть светлый, прекрасный край. Туда и следовало уйти. Глядя сверху на солдат, лежащих вповалку на траве вокруг повозок, освещенных огнями костров, Вук Исакович, опершись на колесо, думал о том, как было бы хорошо увести их далеко-далеко. Заглядевшись на отвесные высокие скалы, над которыми сияло чистое голубое небо, он на минуту забывал, где находится и куда направляется, и наконец затихал, как и его Славонско-Подунайский полк.
Солдаты спали. Когда боли в животе утихали, дремал и он, время от времени просыпаясь и поглаживая своих собак, которые
Доказать, что в Баварию можно пройти путем, который предложил он, а не тем, которым распорядился идти генерал от кавалерии граф Сербеллони, все-таки оставалось его главной заботой. Поэтому, как только боли в животе утихли, он поднял полк раньше обычного, чтобы продолжить форсированный марш к Дунаю.
Спустившись в долины и сады плодородной равнины Верхней Австрии, полк, который теперь лучше кормили и по причине спешки освободили от учений, шел с большой охотой.
Дни протекали в беспрестанном марше растянутой колонной, а ночи — в непробудном сне. В честь проходящих сербов в селах устраивали вечеринки, а богатые помещики давали балы-маскарады. Солдаты повеселели, от их угрюмой молчаливости и следа не осталось, они снова пели, особенно с тех пор, как на их пути стали попадаться городки, где было много хорошего вина. Вернулись в строй даже больные, прежде ехавшие в обозе. Свернув у Кремсминстера к Дунаю, который всем им был так мил, полк снова помчался вперед, как мчался от Срема до Печуя — с криком и гиканьем, сокрушая на своем пути заборы и плетни.
Но и вторая буря быстро улеглась, едва только вошли в изголодавшуюся и обедневшую Баварию.
Вук Исакович снова ехал впереди в сопровождении своего ленивого и толстого денщика Аркадия, известного на весь полк пьянчужку и песельника, и нескольких офицеров, которые, попыхивая трубками, пели, а полк подтягивал и выкрикивал на разные голоса, стараясь побольше растянуть и пониже взять две заключительные ноты: «Э… Эй… Э… Эй…»
Вытаскивая с трудом ноги из вязкого солончака, полк без потерь кое-как дотащился со своими повозками до Ингельштадта на Дунае, где ему предстояло соединиться с частями австрийской армии, формировавшимися на Рейне, и со своими земляками с Военной границы {10} .
10
…своими земляками с Военной границы. — В связи с угрозой продвижения Оттоманской империи в глубь Европы с середины XVI в. Австрия начала создавать вдоль своих южных границ пояс военных поселений, жители которых — граничары — за несение военной службы по охране границы освобождались от большинства феодальных повинностей. К началу XVIII в. область Военной границы (Militargrenze) простиралась от берегов Адриатики на западе до предгорьев Карпат на востоке. Вся область Военной границы делилась на Границы (или генералаты) — Карловацкую, Варадинскую, Банийскую, Славонскую и Банатскую, которые, в свою очередь, подразделялись на полки. Администрация Военной границы подчинялась непосредственно Военному совету и осуществляла не только военно-административные, но и судебные и другие функции. Местное (хорватское и венгерское) дворянство неоднократно выдвигало требования демилитаризации Границы и превращения граничар в обычных крепостных крестьян. Однако двор и Военный совет предпочитали сохранение Военной границы, служившей дешевым источником пополнения австрийской армии (граничары за свой счет приобретали необходимое военное снаряжение и получали денежное содержание только во время военных действий). С ослаблением Оттоманской империи и стабилизацией австро-турецкой границы, в основном по рекам Саве и Дунаю, граничар стали привлекать к военным действиям и в других областях Европы. Так, в войне за австрийское наследство (1741—1748) участвовало около 25 тысяч граничар; в Семилетней войне (1756—1763) — около 88 тыс.; в войне за баварское наследство (1778—1779) — около 30 тыс.; в войнах против революционной Франции (1792—1800) — около 100 тыс. и т. д. Демилитаризация Военной границы и слияние ее территории с соседними областями Хорватии и Венгрии завершилось в 70—80-х гг. XIX в.
На заре полк с юга подошел к городу, расположенному на другой стороне Дуная, и остановился посреди болотистой местности, чтобы отдышаться, прежде чем переправляться через реку и показываться на люди. Но едва рассвело, с противоположного берега зазвучали хриплые голоса, посыпалась неслыханная в здешних местах брань, выражавшая всю полноту братских чувств. Это кричали, размахивали руками только что разбуженные, еще в исподниках, солдаты подполковника Арсения Вуича, который с двумя своими полками уже присоединился к главным силам. Новички тут же почувствовали себя как дома и развеселились.