Первое открытие [К океану] (др. изд.)
Шрифт:
Беллинсгаузен чувствовал, что капитан-лейтенанту еще что-то нужно.
После разговора о разных мелочах Невельской вдруг объявил, что у него есть инструкция на опись побережья Охотского моря и что при этом он намерен описать берега Сахалина и войти в Амур.
Тяжелый и грузный адмирал встретил эту новость открытым, смелым и воинственным взглядом больших голубых глаз. Это был взгляд человека, сознающего свою силу, привыкшего повелевать массами людей. Он был всегда начеку и мог отдать приказ открыть огонь всей неисчислимой артиллерии Кронштадта.
Теперь, когда у Невельского была инструкция и повеление свыше производить исследования, он решил, что можно говорить смело, без опасения показаться мечтателем и пустым фантазером.
По должности своей адмирал привык за последние годы совсем к другим разговорам. Уж давно царь не посылал никого ни в какие путешествия. Беллинсгаузен давно не плавал и давно не писал ничего. Последняя его работа, опубликованная десять лет тому назад, была не о путешествиях, а об артиллерийской стрельбе в цель. Далеко в его памяти стояло то время, когда вместе с Лазаревым он открывал Антарктический материк, и еще дальше, когда молоденьким мичманом плавал с Крузенштерном у берегов Сахалина. Но те времена были очень дороги сердцу старого адмирала.
Теперь он командир порта, обремененный множеством забот, делами многочисленных артиллерийских батарей, фортов, казарм, тюрьмы, складов; под его начальством было множество офицеров и матросов, по сути дела он являлся хозяином Балтийского флота и как хозяин занимался вопросами и военными и хозяйственными, теми, которыми приказывали ему заниматься царь и Меншиков. Он строил форты, в его порту снаряжались корабли в плаванье, ему приходилось заботиться о закупках холста, смолы, пеньки, дуба, болтов, парусины, железа, разбирать жалобы на инженеров и на такелажмейстера, держать наготове все, что требовалось для парадов и торжеств.
В гавани стояло множество снаряжавшихся кораблей, армада, стучащая и свистящая множеством боцманских дудок, для которой нужно все больше и больше дуба, сухарей, водки, солонины.
Бывший исследователь и открыватель был назначен на эту должность, чтобы не только строить форты, но и беречь казну, экономить, следить, чтобы меньше шло гвоздей, болтов, железа, парусины и водки, хотя это и не было его прямой обязанностью.
Государь гордился, что начальник крепости и всех ее контор и складов — знаменитый ученый.
Другой великий исследователь — Литке — председатель Географического общества. Фердинанд Врангель много лет управляет Российско-американской компанией. Так флот и наука о море были в ведении признанных в Европе ученых.
По своей должности Беллинсгаузен сделал много полезного для неприступной русской крепости. При нем был построен новый форт «Князь Меншиков», он улучшил преподавание в школе штурманов. Он многое сделал для артиллерии крепости. Она всегда была в готовности и для боя и для салютов, эта многопушечная масса Кронштадта, и могла по первому сигналу командира
Окружающие видели в нем лицо особенное, высшее. Постепенно, с годами, Беллинсгаузен становился именно тем командиром порта, каким желали видеть его царь и подчиненные. Он привыкал к этой среде николаевских военных бюрократов, которую возглавлял, и начальствовал ею согласно с теми понятиями, к которым она привыкла. И уж давно ни с кем из своих подчиненных не вел он разговоров, подобных тому, с каким обратился к нему капитан «Байкала».
— Не следует ли, ваше высокопревосходительство, подвергнуть сомнению заключение Крузенштерна о том, что бар реки Амура может находиться у восточного берега Сахалина?
Адмирал откинулся в кресле и свел брови, как бы вспоминая что-то. Он все выслушал терпеливо.
Потом поднялся и с оживлением, но внятно и четко, скандируя слова, и очень обстоятельно, как человек, приученный рассуждать логично, стал рассказывать о том, про что спросил его офицер.
Исследования берегов Сахалина производились средствами, которые были для своего времени совершенны. Но опись Крузенштерна, как и всякого путешественника, впервые описавшего какой-либо берег, не дает верной и точной картины, там нужны новые исследования.
Фаддей Фаддеевич определил, что известно о Сахалине бессомненно, что требует проверки и что представляется еще совершенно неизвестным, а также, как должен действовать исследователь в тех местах.
Невельской слушал молча.
Ступая своими тяжелыми ногами по ковру, грузный Беллинсгаузен излагал пункт за пунктом, и казалось, что в это время замер весь Кронштадт, не получая никаких распоряжений, и что, верно, застыли в кислых гримасах лица интендантов, виденных Невельским в передней.
— Итак, ныне представляется необходимым проверить там все заново! — заключил Фаддей Фаддеевич.
Беллинсгаузен ушел на свое место и, придвинув тяжелое дубовое кресло, сел. Он сказал Невельскому, что, между прочим, советует обязательно иметь с собой при исследованиях в тех местах байдарку и алеута.
— Что же касается самих устьев Амура, — многозначительно сказал он, — то вам следует знать, что недавно к тем берегам было посылаемо судно Российско-американской компании, которое производило опись лимана реки Амур. Вот вам и надлежит ознакомиться с результатами этой экспедиции.
Беллинсгаузен, знавший Невельского как ученика Федора Петровича, решил, что ему должно открыть важнейший государственный секрет.
— Где же я могу познакомиться с этим? — спросил Невельской.
— Я все скажу, — ответил Беллинсгаузен. Он тут же написал письмо. — Вы явитесь с этим письмом прямо домой к его превосходительству адмиралу Фердинанду Петровичу Врангелю. Я прошу его сообщить вам, если он найдет возможным, все имеющиеся у него сведения о тех местах, а также распорядиться, чтобы у вас была байдарка…