Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
В воздухе висела поднятая автомобилем пыль. Тихо урчал мотор. Флегматично развалившийся за рулем шофер ждал указаний. Глаза Джерарда Массагуэра оценивающе блуждали по лицу Мерседес, опустились на ее маленькие груди, затем еще ниже – на загорелые ножки. Она сидела, затаив дыхание, и думала: «Ты мой отец».
– Давненько мы с тобой не виделись, а? – наконец произнес он.
Девочка молча кивнула.
– Столько дел, а времени нет, – сказал он, словно оправдываясь.
С тех пор как они встречались в кабинете директора, прошло уже почти четыре
Мерседес не думала, что за все эти годы Джерард Массагуэр хоть раз вспомнил о ней, однако она ошибалась.
– Если мне не изменяет память, два дня назад был твой день рождения?
Она снова кивнула.
– Мне исполнилось тринадцать.
– Что ж, это надо отметить. Поехали, – приказал он шоферу. – Отвезешь нас в «Лас-Юкас».
Лимузин мягко тронулся с места.
– Куда вы меня везете? – испуганно спросила Мерседес.
– Праздновать твой день рождения, – ответил Массагуэр.
– Я должна возвращаться, – насупившись, проговорила она. Что, если кто-нибудь увидит ее и расскажет папе?
– Зачем? – улыбнулся он. Она так хорошо помнила эту улыбку! Сцепив руки на животе, Массагуэр в упор смотрел на нее. Автомобиль набирал скорость.
Чувствуя, как у нее похолодело в желудке, Мерседес откинулась на спинку сиденья.
– Меня ждет мама!
– Ну, час-другой у тебя же есть, – сказал он. – Прокатимся. – Он взял из ее рук книгу, взглянул на обложку и хмыкнул. – Я слышал, ты превратилась в настоящего «книжного червя». А? «Книжные черви» никогда ничего не достигают. Они растрачивают себя на глупые фантазии, а жизнь между тем проходит мимо.
Прежде Мерседес еще не видела такого шикарного салона автомобиля. Сиденья были обтянуты кремового цвета кожей и источали опьяняюще приятный запах. Все остальное было отделано полированным ореховым деревом, либо покрыто темно-красными шерстяными ковриками. В спинки передних сидений встроены маленькие деревянные откидные столики, на одном из которых лежала газета Массагуэра, и даже миниатюрный бар с хрустальными бокалами и графином. На длинном сияющем капоте сверкала серебряная фигурка аиста.
Джерард Массагуэр сидел в своем лимузине, как восточный принц. А похожа она на него? У него красивое, как у кинозвезды, лицо, но в красоте этой чувствовалось что-то мрачное. Все в нем было черным – черные волосы, черные глаза, черные густые ресницы и брови. Он смотрел на нее в упор, с нескрываемой нагловатой усмешкой.
Да, действительно, решила Мерседес, у них глаза одного цвета. И волосы тоже. Но, насколько они походили друг на друга, можно было сказать только со стороны. Или если бы они встали рядом перед зеркалом.
«Лас-Юкас» оказался маленьким ресторанчиком на берегу моря. Свое название он получил благодаря
Остановив лимузин у входа в ресторан, шофер принялся драить его сверкающие бока, в то время как Джерард повел Мерседес внутрь. В низкой комнате, вмещавшей около двух десятков столиков, было тихо и прохладно. Джерард Массагуэр кликнул хозяина и указал Мерседес на стол, стоявший возле окна.
Из кухни с чистой скатертью в руках примчался хозяин ресторанчика.
– Чего желают сеньоры?
– Французского шампанского! – приказал Джерард. – Самого лучшего. И чтобы было холодное! А еще принеси чего-нибудь поесть. У сеньориты день рождения.
– Слушаюсь, сеньор. – Он постелил на стол скатерть и побежал обратно.
Набравшись смелости, Мерседес сжала кулаки и решительно заявила:
– Я знаю, кто вы.
Джерард откинулся на спинку стула, оценивающе глядя на девочку из-под полуопущенных тяжелых век.
– Ну? – проговорил он. – Так кто же я?
Она вздохнула.
– Вы – мой отец.
– Какая наглость! – Он подался вперед. Черные глаза – будто дульные срезы двух винтовок. – За такую гнусную ложь можно и в тюрьму угодить. Твой отец – этот кузнец-анархист, по которому давно уже виселица плачет.
– Он не мой отец!
– Разве? – Лицо Джерарда сделалось злым и страшным. – Значит, твоя мать шлюха.
– Нет!
– Ты ублюдок, нагулянный от какого-то деревенского Ромео. Мразь под солнцем, ничего не стоящая и ничего из себя не представляющая мразь. И у тебя язык поворачивается говорить такое! Я твой отец? Да я прикажу тебя запороть, как собаку!
Мерседес побледнела и задрожала.
– Можете пороть меня сколько угодно.
– А-а, понятно. – Он оскалил зубы в злобной усмешке. – Ты шантажируешь меня, надеясь, что я снова дам тебе пять песет. Как это отвратительно.
– Не нужны мне ваши деньги, – дрожащим голосом произнесла она.
– Кто научил тебя этой грязной игре? Мать? Отец?
– Никто меня не учил, – с трудом проговорила Мерседес. Она едва сдерживала слезы, в горле застрял комок. – Вы… мой… отец. – Ее пальцы вцепились в сиденье стула. – Да.
Прибежал хозяин ресторана с запотевшей бутылкой шампанского и бокалами. Мерседес отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Через открытую дверь блестела ультрамариновая гладь моря. Ей было так тоскливо и одиноко! Внутри нее разлилась боль, словно огромный нарыв.
Хлопнула вылетевшая из бутылки пробка, и, глупо осклабившись, хозяин ресторана разлил шампанское по бокалам.
– Salud, – сказал он и, лукаво прищурившись, добавил: – Y viva la Rep'ublica! [28]
28
Ваше здоровье, и да здравствует Республика! (исп.).