Песнь об Ахилле
Шрифт:
К нам подошел Феникс. «Ликийцы», — сказал он. Они так же были жителями Анатолии, давними союзниками Трои. Много было разговоров о том, отчего прежде они не присоединились к войне. Однако вот теперь они были здесь, словно призваны самим Зевсом.
— Кто это? — указал Ахилл на гиганта, их вожака.
— Сарпедон. Сын Зевса. — Солнце скользнуло по плечам человека, покрытым потом от быстрой езды; кожа его была цвета темного золота.
Ворота открылись и в них показались троянцы, вышедшие встречать союзников. Гектор и Сарпедон пожали друг другу руки, а затем вывели войска
Феникс, единственный из нашего лагеря, отправился на вечерний совет. Когда он вернулся, то бросил острый взгляд на Ахилла. — Идоменей ранен, и ликийцы смяли левое крыло войска. Сарпедон и Гектор раздавят нас.
Ахилл словно и не заметил неодобрения Феникса. Он повернулся ко мне с победным блеском в глазах. — Слышал?
— Я слышал, — отвечал я.
День шел за днем, по лагерю ползли слухи, их было много как мух в жаркий день — о троянском войске, рвущемся вперед, дерзком и неостановимом без Ахилла; о советах, на которых цари неистово обсуждали отчаянные планы: ночные вылазки, лазутчики, засады. А затем стали говорить о том, как Гектор врывался в ряды греков, подобно пламени, и с каждым днем убитых было все больше. Наконец заговорили о панических отступлениях и о ранах царей.
Ахилл ловил эти слухи, вертя их так и эдак. «Теперь недолго осталось», — говорил он.
Погребальные костры горели всю ночь, их жирный маслянистый дым уходил к луне. Я старался не думать о людях, которых знаю. Знал.
Когда они пришли, Ахилл играл на лире. Их трое — первым шел Феникс, а вслед за ним Одиссей и Аякс.
Я сидел подле Ахилла, когда они зашли; поодаль Автомедон нарезал мясо к ужину. Ахилл пел, чуть подняв подбородок, голос его был чист и нежен. Я потянулся, убирая руку с его ноги.
Троица подошла к нам и встала за очагом, ожидая, пока Ахилл закончит петь. Он отложил лиру и встал.
— Добро пожаловать. Надеюсь, вы останетесь поужинать? — он тепло пожал им руки, улыбаясь их скованности.
Я знал, для чего они пришли. «Пойду присмотрю за обедом», — пробормотал я. Уходя, я чувствовал спиной взгляд Одиссея.
Куски баранины шкворчат и капают соком на огне. Сквозь дымок я вижу, как они сидят вокруг огня, словно старинные приятели. О чем они говорят, я не слышу, но Ахилл улыбается застывшей улыбкой, словно не замечая их мрачности, притворяясь, что не видит ее. Потом он зовет меня, и больше я не могу оставаться в стороне. Несу блюда и усаживаюсь возле него.
Он отрывисто говорит о битвах и шлемах, пока раскладывает еду — заботливый хозяин, накладывающий каждому гостю вдвое, а Аяксу втрое. Они едят и слушают его. Окончив есть, они утирают рты и отставляют тарелки в стороны. Всем ясно, что время пришло. И конечно же, начинает Одиссей.
Сперва он говорит о вещах — обычные слова, которые он роняет в наше молчание, одно за другим. Словно список. Дюжина быстрых коней, семь бронзовых
Второй список, почти столь же длинный как и первый — список погибших греков. Ахилл только стискивает зубы, пока Одиссей вынимает табличку за табличкой, испещренные именами. Аякс утыкается взглядом в руки, заскорузлые и огрубевшие от древок копий и держателей щитов.
Затем Одиссей поведал то, чего мы еще не знали — что троянцы менее чем в тысяче шагов от нашей стены, стали лагерем на отвоеванной равнине, которую мы не смогли отбить у них до сумерек. Нужны доказательства? Мы, должно быть, видели сигнальные огни с холма за нашим лагерем. С рассветом они нападут.
Тишина повисла надолго, прежде чем Ахилл заговорил. «Нет», — сказал он, отринув и сокровища, и свою вину. Его честь не безделица, которую можно вернуть ночным посольством, с рукопожатием у лагерного очага. Его лишили ее перед всем войском, чему были свидетелями все до единого человека.
Царь Итаки попытался пригасить вспышку.
— Как ты знаешь, ей не было причинено обиды. Брисеиде. Одни боги знают, как Агамемнону удалось сдержаться, но ее хорошо содержат и не трогают. Она, как и твоя честь, ожидают лишь того, чтобы ты вернул их себе.
— Звучит так, будто это я сам оставил свою честь, — сказал Ахилл, и голос его был как терпкое молодое вино. — Это ты мне приплетаешь? Ты что, паук Агамемнона, ловящий мух на приманку в виде россказней?
— Очень поэтично, — отвечал Одиссей. — Но завтра не будет песен сказителей. Завтра троянцы прорвутся сквозь стену и сожгут корабли. И ты будешь стоять и смотреть?
— Это зависит от Агамемнона. Если он исправит причиненное мне, я прогоню троянцев хоть до самой Персии, если пожелаете.
— Скажи мне, — спросил Одиссей, — а почему Гектор до сих пор жив? — Он поднял руку. — Нет, я ответа не ищу, я лишь повторяю то, что желали бы знать все. В прошедшие десять лет ты тысячу раз мог убить его. И все же не убил. Это удивляет людей.
Тон его давал понять, что он не спрашивает. Он знает о пророчестве. Я был рад, что с ним лишь Аякс, который не понял этой перемены.
— Ты продлил свою жизнь на лишние десять лет, и я рад за тебя. Но остальные… — он поджал губы. — Остальные вынуждены пережидать твой отдых. Ты держишь нас тут, Ахилл. Тебе дан был выбор и ты выбор сделал. И с ним тебе жить.
Мы уставились на него, но он еще не закончил.
— Ты устроил бега вперегонку с судьбой. Но ты не можешь продолжать их бесконечно. Боги не позволят тебе, — он помолчал, чтобы мы усвоили каждое из сказанных им слов. — Нить будет тянуться и дальше, хочешь ты этого или нет. Как друг, предупреждаю тебя — лучше пусть это будет срок, установленный тобой, нежели ими.
— Это я и делаю.
— Очень хорошо, — сказал Одиссей. — Я сказал то, что пришел сказать.
Ахилл встал. — Тогда тебе время уходить.