Петербургское действо

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

Пруссакъ легко заставилъ молчать оскорбленнаго шлезвигца, но сама Маргарита себя выдавала постоянно. Ежедневно общала она Гольцу бытъ осторожне и продолжала дйствовать какъ бы въ опьяненіи.

Только съ ддомъ довольно искусно вела она игру. Іоаннъ Іоанновичъ то обижался, дулся на внучку, сидлъ дома, то снова прощалъ ее, заискивалъ и ухаживалъ за ней, вря ея общаніямъ.

Вообще же между красавицей кокеткой и четырьмя обожателями была видимая путаница въ отношеніяхъ, такая же путаница, какая была и въ душ Маргариты. Она говорила себ ежедневно:

— Покуда пускай такъ!.. A тамъ видно будетъ!.. Авось я не упаду среди

моихъ маріонетокъ.

Юношей красавица, разумется, забавлялась, какъ игрушкой чувствуя, что когда-нибудь она эту новую милую игрушку все-таки разобьетъ… сломаетъ. Теперь начинала сказываться только одна вещь, удивлявшая обоихъ… Имъ не о чемъ было говорить! Часто цлые вечера приходилось молчать и только любоваться другъ на друга. Между ними оказывалось мало общаго.

Сначала они до сотни разъ говорили все о маскарад Гольца, о томъ, какъ искуссно Маргарита разыграла роль «Ночи», явившись на балъ въ двухъ костюмахъ и одвъ кармелиткой Лотхенъ, чтобы обмануть и Шепелева, и публику. Сначала Маргарита часто разсказывала любовнику всю свою жизнь… искренно, правдиво, описывала свои путешествія до и посл замужества…

Но все это было скоро исчерпано! И часто, и все чаще, приходилось посл поцлуя… сидть, глядть другъ на друга и молчать!..

Юноша былъ все-таки счастливъ. Но Маргарита думала:- «Однако… какъ все это странно… даже глупо… Ну вотъ и все!.. A потомъ что же»?!.

VIII

Однажды вечеромъ, въ ясную лунную ночь, когда Гарина была уже въ постели, Василекъ въ своей горниц усердно и печально молилась на колняхъ передъ своимъ кіотомъ. Ей было со дня празднества и фейерверка особенно тяжело. Настя въ своей комнат сидла недвижимо у открытаго окна, не смотря на свжесть ночи и, казалось, давно замерла подъ гнетомъ своей думы о томъ, — въ чемъ еще боялась сознаться себ самой и виновнику его, т. е. князю Глбу. Среди затишья ночи и тишины въ окружающихъ домъ пустыряхъ, на двор вдругъ послышался стукъ экипажа, топотъ лошадей и голоса. Люди, на половину уже спавшіе, на половину ужинавшіе и собиравшіеся тоже спать, — повскакали на ноги.

Ночные постители не столько испугали всхъ, сколько изумили. Никогда еще ничего подобнаго не бывало въ дом. Василекъ слишкомъ горячо молилась, чтобы услыхать этотъ шумъ, Настю слишкомъ угнетала ея тяжелая дума; одна Пелагея Михайловна услыхала этотъ шумъ на двор, но это было на столько невроятно, что она протерла себ глаза, чтобы убдиться, не снится-ли ей весь этотъ гвалтъ во сн.

Шумъ въ дом все росъ, раздались шаги на большой лстниц, затмъ раздались въ корридор, уже не шаги, а бготня десятка человкъ и крики. Если бы шайка грабителей ворвалась въ домъ, то, конечно, переполохъ былъ бы не большій.

Настя, еще одтая, и Василекъ, раздтая на половину, выскочили об тоже въ корридоръ. Гарина сла на постели и даже перекрестилась. Нсколько мгновеній ломала она себ голову, чтобы придумать, что могло быть, и ничего не придумала.

Наконецъ, въ комнату влетла Василекъ и, задохнувшись, замахала руками… Она хотла что-то сказать тетк, но опустилась на кресла и, если не лишилась сознанія, то лишилась способности произнести хоть одно слово.

A въ корридор шумъ увеличивался и приближался къ горниц Гариной. И вдругъ Пелагея Михайловна, глядвшая въ растворенную Василькомъ дверь, вскрикнула, какъ если бы ее ударили ножомъ.

Въ дверяхъ показался

совершенно незнакомый кирасиръ. Черезъ нсколько секундъ появленіе ночныхъ постителей объяснилось и, какъ громъ, поразило всхъ въ дом. Офицеръ съ двумя конными явился арестовать госпожу Гарину и двухъ княженъ Тюфякиныхъ.

Вс три женщины совершенно помертвли отъ страха. Первая, пришедшая въ себя, Василекъ обратилась въ незнакомому кирасиру съ вопросомъ:

— Не ошибаетесь-ли вы? Насъ-ли?

Офицеръ съ нмецкимъ акцентомъ объяснилъ, что ошибки нтъ никакой.

— Да за что же? вымолвила Василекъ. — По чьему приказанію?

— По приказанію изъ канцеляріи, по приказу Гудовича, а за что собственно, вамъ лучше знать!

— Намъ?.. Но мы ничего не знаемъ…

— Странно… Впрочемъ всегда, вс такъ говорятъ. Я только слышалъ, что вы кого-то ограбили. Вашъ братецъ уже арестованъ.

При этихъ словахъ Настя, стоявшая недалеко отъ офицера, вскрикнула и упала на полъ безъ чувствъ. Крики и вопли людей, плачъ, сумятица продолжались около получаса.

Одна княжна Василекъ понемногу стала совершенно спокойна, только вчно ясные, добрые глаза ея, быть можетъ, въ первый разъ за все ея существованіе были холодно-злобны. Она медленно, спокойно, сдержанно и говорила и распоряжалась. Сначала привела она въ чувство сестру, потомъ стала помогать тетк одваться.

— Не тревожьтесь. Полноте! Не кричите! Не плачьте! повторяла она всмъ:- бды никакой нтъ. Мы знаемъ, что ни въ чемъ не виновны. Тутъ ошибка какая-нибудь. Только срамъ будетъ великъ, а бды никакой нтъ.

Офицеръ хотлъ посадить всхъ трехъ на большую телжку, въ которой пріхалъ. Василекъ стала просить его дозволить имъ хать въ своей карет.

— Смотря по тому, какихъ коней впрягутъ, холодно сказалъ офицеръ. — Если плохіе кони — можно; а на хорошихъ нельзя, а то вы у насъ изъ виду ускачете.

Однако, въ конц концовъ, офицеръ все-таки позволилъ хать женщинамъ въ своемъ собственномъ экипаж.

Черезъ часъ времени посл появленія кирасира и переполоха въ дом карета Тюфякиныхъ, запряженная цугомъ, тихо двинулась среди ночной тишины. На козлахъ сидлъ одинъ кирасирскій солдатъ, а около кареты хали верхомъ офицеръ и еще два солдата.

Путешествіе это продолжалось долго, такъ какъ арестованныхъ прямо везли въ канцелярію Гудовича. По крайней мр имъ не пришлось срамиться и хать днемъ черезъ весь городъ. Арестованныя были тотчасъ заперты въ большую горницу дворянскаго отдленія.

Опекунша, казалось, лишилась всхъ чувствъ и сознанія окружающаго и всего совершающагося съ нею. Настя глядла косо, холодно и злобно. Одна Василекъ была совершенно спокойна, немного грустна и еще нжне обращалась съ теткой и съ сестрой.

«Бды не будетъ! Господь не попуститъ правымъ пострадать»! крпко врила и думала Василекъ. «Но срамъ великъ… Т же арестантки»…

На утро Пелагею Михайловну позвали первую съ допросу, затмъ обихъ княженъ. Гудовичъ обходился со всми тремя вжливо, но вс три женщины вернулись съ допроса смущенныя. Всмъ тремъ показалось, что ихъ умышленно хотятъ во что бы то ни стало запутать въ дло, о которомъ он не имли никакого понятія. Изъ допросовъ он поняли, что ихъ подозрваютъ въ краж чего-то… Имъ не сказали даже въ чемъ дло. Ихъ спрашивали о разныхъ непонятныхъ имъ вещахъ. У Гариной долго допытывались, знаетъ-ли она брилліантщика Позье… Бывала-ли на квартир Глба? Есть-ли у нея знакомые жиды?…