Петербургское действо
Шрифт:
Между тмъ, дло было самое простое. Вчно сонный лакей князя Егора, продержавъ футляръ съ недлю у себя, пошелъ, наконецъ, шататься изъ магазина въ магазинъ, продавая этотъ красивый, пунцовый ларецъ отъ неизвстной ему вещи. Наконецъ, онъ зашелъ и въ лавку нмца, пріятеля Позье, который давно зналъ исторію пропажи букета, а когда-то видлъ у Позье и букетъ, и футляръ. Разумется, Егоръ тотчасъ же былъ схваченъ и признался, что нашелъ вещь въ печи, куда ее кто-то запряталъ, вроятно, самъ баринъ…
Гудовичъ сразу догадался, когда именно князь его обокралъ. Онъ вызвалъ его въ себ и прямо поставилъ вопросъ и предложеніе:
— Гд букетъ?.. Или кнутъ и Сибирь!
Пораженный
По дорог въ Митаву былъ тотчасъ же посланъ фельдегерь въ догонку за жидомъ.
Князь ни слова не сказалъ про сводныхъ сестеръ и тетку. Онъ даже самъ забылъ о нихъ подъ ударомъ, его постигшимъ. Гудовичъ не счелъ нужнымъ ихъ спрашивать, какъ свидтельницъ, но въ канцеляріи нашлись люди, «приказныя піявки», наслдіе еще Бироновыхъ временъ, которые убдили лниваго и безхарактернаго Гудовича притянуть къ длу богатыхъ княженъ и ихъ богатую опекуншу, не какъ свидтельницъ, а участницъ преступленія. И Гудовичъ согласился… Одинъ изъ главныхъ воротилъ канцеляріи, родомъ мордвинъ, но статскій совтникъ и кавалеръ, намтилъ Тюфякиныхъ и началъ, какъ паукъ, раскидывать паутину… A наивный Гудовичъ ничего не видлъ. Даже Гольцу, захавшему утромъ, показался страннымъ допросъ княженъ. Самъ князь Глбъ, узнавъ про арестъ сестеръ, былъ въ негодованіи и рзко, дерзко выговаривалъ Гудовичу, что одинъ онъ виноватъ, и что сестры слишкомъ богаты, чтобы воровать. Однако, посл перваго допроса и Гарина, и княжны были оставлены для дальнйшаго разслдованія дла!..
На утро, черезъ нсколько часовъ посл ареста княженъ и опекунши, Квасовъ, по обыкновенію, отправился пшкомъ къ своимъ новымъ друзьямъ.
Когда онъ вошелъ во дворъ, то увидалъ кучку людей, сидвшихъ на скамеечкахъ, около флигеля. Вс они сразу повскакали съ мстъ и бросились на встрчу къ доброму барину Акиму Акимовичу, котораго вс успли полюбить. Они обступили Квасова, предполагая, что онъ все знаетъ, и стали разспрашивать о господахъ. Что съ ними? живы-ли они, что съ ними будетъ и за что такая бда?!.
Квасовъ, ничего еще не понявшій вполн, стоялъ, какъ громомъ пораженный, почуявъ несчастіе. Разспросивъ людей въ свой чередъ подробно о ночномъ арест Гариной и княженъ, Квасовъ не вымолвилъ ни слова, кое-какъ доплелся до ближайшей скамейки и тяжело опустился на нее. Онъ чувствовалъ, что не устоитъ на ногахъ.
Люди окружили его, и снова наступило мертвое молчаніе. За что были арестованы господа, люди, конечно, не знали и многіе изъ нихъ, уже пожилые, помнившіе царствованіе Анны Іоанновны, ршили дло по своему.
— «Языкъ» опять пошелъ ходить, говорили они:- «слово и дло» кто-нибудь сказалъ на барышенъ и на барыню.
Наконецъ, Квасовъ какъ-бы пришелъ въ себя.;
— Есть у васъ какая телжка? вымолвилъ онъ. — Коли есть, запрягай скорй, подемъ въ городъ разузнавать и хлопотать, а пшкомъ и до вечера ничего не сдлаешь.
Главный кучеръ Тюфякиныхъ бросился къ конюшн, и черезъ четверть часа Квасовъ уже вызжалъ со двора на лучшемъ рысак княженъ.
Прежде всего Акимъ Акимовичъ вернулся въ полкъ и отправился разспрашивать всхъ старшихъ офицеровъ, имвшихъ связи въ город. Всякій передавалъ ему по своему про неожиданный арестъ бывшаго преображенца Тюфякина и всякій предполагалъ затмъ уже прямымъ послдствіемъ его и арестъ родственницъ, сестеръ и тетки. Всти были разнорчивы.
Квасовъ увидлъ, что истины добиться невозможно. Онъ уже ршилъ хать прямо въ канцелярію Гудовича, добиться свиданія съ арестованными, чтобы разспросить у нихъ въ чемъ
«Не допустятъ! подумалъ онъ. Все попробую, съзжу». И въ совершенномъ отчаяніи, лейбъ-компанецъ вышелъ на улицу и снова сталъ садиться въ телжку.
Въ эту минуту на ротный дворъ возвращался верхомъ Баскаковъ. Оба офицера были давнымъ-давно, если не враги, то въ очень холодныхъ, натянутыхъ отношеніяхъ. Квасовъ не долюбливалъ Баскакова, какъ близкаго друга буяновъ Орловыхъ и вдобавокъ человка, часто дарящаго и угощающаго солдатъ безъ всякой видимой цли. Баскаковъ, съ своей стороны, не любилъ Квасова за его безпощадныя отношенія въ солдатамъ. За послднее время, однако, Баскаковъ сдлался съ Квасовымъ любезне и снова раза два приглашалъ его отъ имени Алекся Орлова на ихъ вечеринки. Орловымъ былъ теперь положительно нуженъ лейбъ-компанецъ, игравшій одну изъ самыхъ видныхъ ролей въ дни переворота въ пользу покойной государыни.
Квасовъ, завидя теперь Баскакова, вдругъ ршился обратиться къ нему, но тотъ предупредилъ его.
— Что съ вами, Акимъ Акимовичъ? На васъ лица нтъ!
Квасовъ объяснился и прибавилъ:
— И ничего не добьешься, никакого толку, всякій разсказываетъ на свой ладъ. Не знаешь, что и длать!
— Такъ вы бы прямо ко мн обратились, усмхнулся Баскаковъ. — Я все дло знаю! Этотъ поганый князекъ укралъ обманомъ брилліантовую вещь въ нсколько тысячъ и оговорилъ тетку и сестеръ.
— Господи! воскликнулъ Квасовъ. — Убилъ-бы я собаку! Да неужто жъ въ канцеляріи не разберутъ праваго отъ виноватаго?
Баскаковъ пожалъ плечами.
— Мудрено. Для этого нужно попросить! A такъ Гудовичъ по своей лни всхъ подъ одинъ законъ подведетъ. Да вы чего же тревожитесь, у васъ есть ходы, есть кого попросить, и все дло устроится.
— Кого же? воскликнулъ Квасовъ.
— Полно, Акимъ Акимовичъ, притворяться, укоризненно выговорилъ. офицеръ. — У васъ за одинъ мсяцъ покровитель, какъ грибъ посл дождя, выросъ.
— Да, кто? кто? вопилъ Квасовъ на всю улицу.
— Да племянникъ вашъ, Шепелевъ! Вдь дло-то затяно прусскимъ посломъ и графиней Скабронской, для которой онъ брилліанты эти и заказывалъ. Ну, а вашъ племянникъ, кажись, не только днюетъ, а и ночуетъ у этой полоумной графини. Такъ, чего же проще?
Квасовъ онмлъ отъ изумленія при этомъ открытіи. Онъ стоялъ неподвижно, глядя въ лицо Баскакова, и долго не могъ выговорить ни слова.
— Позжайте къ племяннику и, смотрите, все уладится. Вамъ бы ближе знать все это, а вы не знаете; а вотъ Орловы, да и вс мы отлично знаемъ, кого съ кмъ въ столиц чертъ веревочкой перевязалъ.
Квасовъ не слушалъ, а все думалъ и думалъ. Наконецъ, онъ выговорилъ вслухъ то, что вертлось у него въ голов.
— Да хать-ли?
— Куда? Къ племяннику-то?
— Да. хать-ли?
— Ну, ужь это ваше дло!
Баскаковъ вошелъ на ротный дворъ. Квасовъ нершительно ползъ въ телжку. Гордость его не позволяла ему хать съ поклономъ къ племяннику, въ «порос», съ которымъ онъ поссорился, который его даже оскорбилъ.
— Позжай шажкомъ, а я покуда на мысляхъ раскину, сказалъ онъ глухо кучеру.
Прохавъ одну улицу, Квасовъ веллъ остановить лошадь, онъ окончательно не зналъ, что длать.
— Нтъ, ужь вы, Акинъ Акимовичъ, будьте благодтель, выговорилъ кучеръ, слышавшій разговоръ двухъ офицеровъ. — Хоть и не охота вамъ, а позжайте къ Митрію Митричу. Подумайте, мы съ вами вотъ по городу колесимъ. а наша княжны теперь на хлб и на вод сидятъ, а, можетъ быть, ихъ и пытаютъ каленымъ желзомъ. Хоть для Василисы Андреевны будьте благодтель. Она нашъ Анделъ Хранитель… Для Василисы Андреевны!