Письма и записки Оммер де Гелль (Забытая книга)
Шрифт:
Итак, кроме батарей, лишенных артиллерии, и рвов, сам город открыт со всех сторон и не имеет ни одного редута, который бы мог противостоять вторжению неприятеля. Мы не знаем ничего о работах, которые предполагались или приводились в исполнение с 1841 года, но во время нашего посещения нескольким тысячам человек, поддерживаемым морскою демонстрациею, не составило бы ни малейшего труда проникнуть вовнутрь крепости и сжечь флот и арсеналы порта.
Наконец, нам остается сделать оценку воинственной части Севастопольского порта, этого страшного и грозного флота, всегда готового плыть к Босфору в Константинополь.
Линейных кораблей 132-120-пушечных
««других 84 «
Фрегатов «6 60 «
Корветов «6 20 «
Бригов «10 от 10 до 20
Шкун «5
Куттеров «10
Пароходов «5
Транспортов «25
Самые большие транспорты имеют 750 тонн, самые малые — 30 тонн. Что же касается экипажа, состоящего из 14 батальонов, то он должен бы состоять из 14 000 человек войска. Но известно, что в России официальная цифра всегда далека от настоящей. Мы не думаем, что намного ошибемся, если приведем наличные силы от 6 до 8 тысяч человек.
Как все, что делается в России, так и военные корабли с первого раза поражают вас, но с трудом выдерживают серьезное испытание. После подробного описания взяточничества администрации легко можно предвидеть, какое лихоимство должно господствовать особенно в морских арсеналах. Правительство не жалеет своих денег, отдавая приказания покупать все, что есть лучшего из производимого когда-нибудь лесами и заводами; все старания правительства разбиваются о продажность и алчность чиновников. Вообще корабли сооружены также не без воровства материалов.
Мы уже назвали «Париж» как доказательство прочности русской постройки. Одна кампания скомпрометировала его благонадежность и сделала негодным к употреблению. Но мы должны также признать, что морская администрация занята не исключительно этим быстрым разрушением. После расследований, сообщенных нами, оказалось, что в общем обшивные доски кораблей состояли из ели и сосны. Всякому же известно, что этот сорт деревьев пропускает сырость в корабль, которая не соответствует условиям прочности морской постройки, хорошо исполненной.
№ 130
26 октября 1841 года
Утром мы были пробуждены ржанием и топотом лошадей. Я выглянул [86] в окно: перед крыльцом стояло тридцать казаков; одни из них были верхами, другие держали за повода оседланных лошадей. Мы догадались, что эти лошади были назначены для нас. В половине одиннадцатого Згуриев явился.
— Извините, господа, что немного опоздал, — говорил он. — Впрочем, нам придется недалеко ехать до назначенного пункта, и вы, как вижу по самовару, можете спокойно допивать чай. Мы отправимся через час. Да! кстати, я послал вам десять оседланных лошадей, они пригодятся для охотников и для зрителей. Эти лошади смирны и хорошие скакуны. Объявляю вам: на охоте ничуть не заботьтесь управлять ими, они совершенно приноровлены к охоте на кабанов. Держитесь только покрепче на седлах, чтобы при внезапных поворотах не упасть, и заботьтесь только о вашем карабине и выстреле. Наконец, вы должны будете следовать примеру казаков, повторяя те же самые маневры.
86
Так
Через полчаса мы двинулись. В 15 верстах от Килии на чистом поле кое-где выглядывали мелкие кустарники и от мокроты низменного места поднимались узкие полосы камыша.
Один из казаков начал подавать Згуриеву какие-то знаки.
— Чего он хочет? — спросили мы.
— Он хочет сказать, — отвечал нам шепотом Згуриев, — что кабан вблизи, а в подобном случае необходимо молчание.
Мы подвинулись еще на полверсты вперед.
Близ кустарника тот самый казак подал нам знак остановиться, а сам, сойдя с лошади и наклонившись к земле, стал искать будто бы чего-то в траве. Он то удалялся, то приближался к нам; мы с нетерпением ждали, чем все это кончится. После недолгих поисков казак остановился подле кустарника и радостно подбросил фуражку вверх.
— Есть кабан! — шепнул нам Згуриев.
— Ну что? — прибавил он, обращаясь к казаку.
— Ваше благородие! Зверь неподалеку, вот видите ли пятый кустарник вправо? Черт меня возьми, если там окаянного нет. Извольте приказать стать нашим в шеренгу. Я туда помчусь, пройду близ куста и скажу вам положительно.
Все стали в шеренгу, казак сел на лошадь и поскакал к известному кустарнику, миновал его и, шагах в 10-ти, к нашему удивлению, мы его увидали спокойно подходящим к кустарнику, без карабина и всякого оружия в руках.
— Что он делает? — вскричали мы.
— Ничего, — отвечал Згуриев, — обманулась моя гончая. Там кабана нет.
Действительно, казак скрылся в кусты и через несколько минут вышел, почесывая затылок, потом сел на лошадь и поскакал к нам.
— Ну что, — спросил опять Згуриев, — никак соврал?
— Никак нет, ваше благородие! Кабан часа два тому назад там лежал, а теперь нет его. Но если позволите Андрею следовать за мною, то не будь мы дунайские казаки, если его сейчас не найдем.
— Ступай, Андрей! — сказал Згуриев.
И оба казака скоро скрылись из наших глаз. Через несколько минут они возвратились.
— Есть кабан! — говорили они с восторгом, — мы его видели… он… лежит под кустом неподалеку отсюда. Зато уже кабан куда больше того, которого в прошлый раз убили.
Мы снова двинулись вперед и в полуверсте от того места, где лежал кабан, остановились, сошли с лошадей, подтянули подпруги и осмотрели карабины.
Наконец, когда Згуриев скомандовал: «лента», мы образовали собою длинную полосу.
Что за цель была принять эту позицию, я до сих пор не могу понять.
Згуриев стал впереди с карабином в руках, за ним три казака, за казаками один из наших охотников, и в таком порядке наши кавалеристы смешались с казаками. Гринбаум был только зрителем вместе с остальными тремя охотниками.
Згуриев сделал несколько движений для того, чтобы увериться в исправности седла, потом, пришпоря своего скакуна, устремился как стрела. Проскакав мимо куста в десяти шагах, он выстрелил; и вслед за этим сперва послышалось хрюкание, а потом из-за куста вырвался кабан и бросился в погоню за Згуриевым. Лошадь его кинулась вбок, искусно уклоняясь от смертельных клыков, и этими маневрами Згуриев удерживал кабана все в одном круге.